погружалась.

— Лезьте же скорее, — крикнул снизу Рей.

Марк перевалился через балку, повис на руках и чуть не закричал: его обожгло, как кипятком. Он попытался выкарабкаться обратно, но все кругом было скользкое, и он сорвался. Раздался глухой всплеск, пена колыхнулась. Но жидкость не приняла Марка, и едва он успел взмахнуть руками, вынесла на поверхность. Пена залепила лицо.

— Все еще щиплет? — спрашивал Рей. — Отвечайте.

— Немного меньше, только чешется все тело, — пробормотал Марк запинаясь. — А тонуть не дает…

— Учтите, что среда имеет удельный вес, равный удельному весу вашего тела, и большую вязкость! — кричал Рей. — Выпустите воздух из легких, нырните до дна и попробуйте просидеть там как можно дольше!

Тотчас на поверхности пены остался круг, а в зеленоватой полумгле за стеклом было видно, как белое тело человека, медленно поводя руками, двигалось ко дну. Вот оно мягко осело в толстый слой тины, вытянулось и замерло. Профессор Рей вынул часы, отсчитал минуту-две… Марк все так же неподвижно лежал в тине. Тогда Рей стал одно за другим распахивать окна лаборатории. Вздулись шторы, клубами ввалился пар, морозный ветер пронесся по залу, взвивая снежную пыль. Тонко зазвенела посуда. Дуя на коченеющие пальцы, профессор Рей дергал задвижки…

Марк очнулся с удивительным чувством легкости и блаженства во всем теле. Не открывая глаз, он закинул руки за голову, сладко потянулся, разводя локти, и поплыл.

Это заставило его открыть глаза. Он увидел перед собой тину, стекло, два слепящих огня и между ними — старика в меховой шапке и шубе. Вспомнив, что произошло, Марк судорожно хлебнул слизи, дернулся — и, как пробка, вылетел на поверхность.

Скоро над балкой показалась голова профессора Рея.

— Уже полдень, дорогой, — приветствовал он Марка. — Вы проспали десять часов подряд.

— В воде?

— Не в воде, а в среде Рея. Вы помните зеленые шары среди моей мутации под микроскопом? Это водоросли, они поглощают углекислый газ и выделяют кислород. А оксидазы позволяют вашей коже получать его прямо из среды. Вы и есть не хотите, не так ли? Миксобактерии, водоросли и некоторые грибки, составляющие питательную тину среды, завершают цикл обмена веществ: то, что выделяется организмом, они разлагают, а потом составляют то, что вы потребляете. Полный баланс! Заметьте, что среда термогенна — в ней поддерживается постоянная температура тридцать семь градусов, а пена изолирует тепло. Помните наши вчерашние фантазии?

Марк подплыл к балке и хотел вылезти, но тотчас опять ушел по шею в белую пену — снаружи было холодно.

— Итак, — спросил он, глядя на Рея горящими глазами, — выходит, что, живя в этой слякоти, не надо питаться, одеваться, заводить дом, мебель и прочее?

— Безусловно. Мою среду можно считать идеальной для человеческого организма. Ухода за бактериями не требуется, размножаются они необычайно быстро…

— Так что со временем покроют весь земной шар, — подхватил Марк. — И тогда наступит золотой век человечества!

— Конечно, — кратко ответил Рей.

Они поговорили еще немного, потом профессор слез, а Марк нырнул под пену. Чуть щипало глаза, как от мыла, но в общем у него было чудесное настроение. Марк нежился, выгибался и принимал самые томные позы, скользя по аквариуму, пока не сообразил, что Рей может смотреть на него, а со стороны это выглядело, наверное, смешно. Он подплыл к стеклу — прожекторы были потушены, перед ним, как на экране кино, бесшумно шевелилась забавная фигурка старичка в шубе. Рей открывал и закрывал шкафы, перетирал пробирки и склянки. Когда он становился спиной или загораживал руки, Марк сердился и даже хотел постучать в стекло, но было лень шевелиться. Но вот Рей оглянулся и, помахав рукой, вышел. Экран потух. Серая мгла окружила Марка.

Он выплыл к лампочке под потолком и тщательно оглядел все тесное пространство между потолком и поверхностью пены. Кроме кафельных плиток, тут ничего не было, даже в самых темных углах. Пена снова сомкнулась над его головой, и только теперь Марк признался себе, что ему нестерпимо скучно.

— Конечно, — рассуждал он, — тут не Луна-парк. Но ведь я буду не один: в среде появятся родные, друзья, девушки. — Мысль его обратилась к любви, и он представил ее здесь, где жизнь так легка, где не из-за чего ссориться… И дети с момента рождения станут совершенно самостоятельными, не будет плача, пеленок, расходов.

Однако ему вспомнился сад и цветущие вишни, свежий ветер с реки, старая скамейка в саду. Он почувствовал, что на глазах выступили слезы, но тут же сообразил, что и они сейчас будут превращены услужливыми бактериями в пищу и кислород. Пытался представить себе, как пахнет свежий хлеб и чесноковая колбаса, — не мог, до того был полон противной сытостью.

«От всего этого можно постепенно отвыкнуть, — думал лениво Марк. Он старался разглядеть в струившемся полумраке очертания своего тела — сильных, мускулистых ног, ловких рук, которые прежде никогда не замечал. — Да, мускулы от бездействия скоро пропадут, желудок и легкие начнут отмирать. Э, плевать, лишь бы не было так скучно… Хоть бы старик затащил сюда еще кого-нибудь!»

Так он лежал, сжавшись, где-то посредине аквариума и тихонько тосковал. Теперь уже сущая чепуха лезла ему в голову: хоть бы блоха укусила, а еще лучше — ногу кто-нибудь отдавил бы. Даже поссориться с кем-нибудь было бы неплохо…

И вдруг в темном углу напротив он увидел чужие глаза. Они раскрывались все шире, в них блеснул зловещий огонь, они стекленели… По спине Марка от затылка к ногам, отдавшись где-то в кончиках пальцев, проползла противная дрожь. Скрючились пальцы, напряглись все мускулы, выгнулась спина — и все это прежде, чем он успел подумать: «Что же я делаю? Почему меня властно тянет туда?»

Вот в углу шевельнулось… Вот он, сосед, претендент на те же энзимы, на ту же порцию биологического счастья! Сейчас он бросится, навалится на шею и отнимет жизнь… «Но я же его не трогал!»

Словно таинственная пружина сорвалась с защелки в сознании Марка и сработал скрытый в нем мощный механизм. Он повернулся на спину и молнией ринулся туда, во мглу, норовя ухватить зубами ненавистное горло, которое угадывал под этими страшными глазами.

Скользящий удар по голове… Марк мгновенно вывернулся назад и вбок, скользя вдоль стекла — и рядом с ним, нос к носу, покорно скользил тот, другой… Да это зеркало! Даже просто отражение в стеклянной стенке, его собственное искаженное лицо, его белые, расширенные глаза, его зубы, ощеренные для схватки…

«Что же это я делал? — спрашивал себя