не было никаких забот.

Он подождал, пока я переоденусь, и мы вместе пошли домой. Лишь одно показалось мне странным — то, что он вдруг спросил:

— Как ты себя чувствуешь, Малыш?

Странным это было потому, что он знал: я всегда чувствую себя отлично. За всю свою жизнь я даже насморка ни разу не схватил! Я и сказал:

— Отлично.

— Ты хорошо работаешь, — похвалил он. — Завтра не перетрудись. Ты же хочешь выстоять против этого беби из Провиденса. Как говорила эта продувная испанская бестия, он «очень силен и очень ловок».

Я сказал:

— Ясное дело, такой он и есть. Лони, ты думаешь, Пит действительно накапал Большому Джейку про…

— Забудь, — ответил он. — Черт с ними со всеми. — Он взял меня за руку. — Тебе не надо думать ни о чем, кроме того, что ты станешь делать в субботу вечером.

— Я буду в порядке.

— Не будь так уверен в себе, — сказал он. — Хотя, может, тебе повезет…

Я просто обалдел. И застыл столбом посреди улицы. Он никогда не говорил со мной так ни об одном из моих прошлых боев. Обычно он высказывался так: «Спокойно. Эта рожа строит из себя силача — так пойди и сбей его с ног!» Или что-нибудь в таком роде.

Я спросил:

— Ты что имеешь в виду?..

Он потянул меня за руку, чтобы я не стоял.

— Боюсь, я перетрудил тебя за последнее время, Малыш. Этот Моряк действительно хорош. Он умеет боксировать, и удар у него намного сильнее, чем у кого-либо, с кем ты дрался до сих пор.

— Ничего. Со мной все будет в порядке, — сказал я.

— Может быть, — пробормотал он, хмуро глядя прямо перед собой. Слушай, а что ты думаешь о совете Пита заняться боксом посерьезнее?

— Ничего. Я никогда не слушаю никого, кроме тебя.

— Ну хорошо. А если это скажу тебе я?

— Ясное дело, подучиться бы не мешало.

Он криво усмехнулся:

— У тебя будет возможность получить пару хороших уроков от этого Моряка, хочешь ты этого или нет. А теперь всерьез: если я тебе скажу, что, вместо того чтобы уделать его, тебе надо с ним боксировать, ты сможешь это сделать? Ну, чтобы приобрести какой-то опыт, даже если не сможешь себя показать.

— Разве я хоть раз тебя не послушался? — спросил я.

— Да, до сих пор так и было. Но сейчас-то я предлагаю тебе, может, даже проиграть для того, чтобы чему-то научиться.

— Конечно, мне хочется победить. Но я сделаю все так, как ты скажешь. Так ты хочешь, чтобы я с ним боксировал?

— Не знаю, — ответил Лони. — Там посмотрим.

Пятницу и субботу я пробездельничал. В пятницу я попытался подыскать себе кого-нибудь в компанию, чтобы пойти пострелять фазанов, но не нашел никого, кроме Боба Кирби, а от его заезженных шуточек, которые он без конца повторяет, я уже настолько устал, что пришлось отказаться от этого плана и остаться дома.

Лони пришел к ужину, и я спросил его, каковы ставки на наш бой.

— Кругленькая сумма, — ответил он. — У тебя много друзей.

— Мы тоже ставим? — спросил я.

— Пока нет. Подождем, пока ставки вырастут. Да не знаю я.

Я хотел сказать, что он может во мне не сомневаться, но потом испугался, что он подумает, будто я хвастаюсь, и потому молча занялся едой.

В субботу вечером у нас был аншлаг. Зал был набит, и, когда мы вышли на ринг, нас встретили жуткими аплодисментами.

Я чувствовал себя отлично. Да и Дик Коэн, который стоял в моем углу вместе с Лони, тоже, видно, чувствовал себя не хуже, потому что с трудом удерживался от улыбки. Только Лони был чем-то слегка озабочен, хотя, если его не знаешь так, как я, это было совсем незаметно. Но я-то его знал хорошо, и я это заметил.

— Я в порядке, — сказал я ему.

Многие бойцы мне говорили, что перед боем нервничают, но я всегда чувствую себя отлично.

— Конечно, а как же иначе, — ответил Лони и похлопал меня по спине. Слушай, Малыш… — Он откашлялся и придвинулся к моему уху, чтобы никто не мог нас слышать. — Слушай, Малыш, может быть… Может, тебе стоит попробовать с ним побоксировать? Помнишь, мы об этом говорили? О'кей?

Я сказал:

— О'кей.

— И не давай этим рожам в зале вывести себя, что бы они там ни орали. Сегодня твое дело — учиться.

— О'кей, — повторил я.

Первые два раунда меня даже развлекли. Это было что-то новенькое: дурацкие кружения вокруг него на цыпочках, просто танцы какие-то с задранными перед носом руками. Конечно, я уже пробовал нечто подобное с ребятами в спортзале, но никогда еще не делал этого на ринге, да еще с таким сильным противником. А он действительно был хорош и обошел меня в обоих раундах, хотя мы ни разу не задели друг друга толком.

Но на первой же минуте третьего он достал мою челюсть нежным хуком слева и тут же вломил два коротких правых в корпус. Пит и Лони не обманывали меня, когда говорили, что у него есть удар. Я тут же забыл про бокс и погнал его через весь ринг, молотя обеими руками, пока он не загнул меня в клинч.

Зал взревел: ясное дело, со стороны это выглядело классно, но по-настоящему-то я достал его только раз, все остальные удары он принял на руки и плечи. Да, он был здорово ловкий, я с такими еще не дрался.

Наконец Пол Эгню развел нас, и только тут я вспомнил, что обещал Лони боксировать. И стал продолжать это дело, но Перельман усилил натиск, и я провел остаток раунда, пытаясь удержать его левую как можно дальше от моего лица.

— Он тебя задел? — спросил Лони, когда я вернулся в свой угол.

— Пока еще нет. Но у него есть удар.

В четвертом раунде я парировал его правый длинный своим глазом, а множество левых — разными другими частями лица. Пятый раунд оказался еще похлеще. Во-первых, глаз, который он мне подбил, совсем заплыл и не открывался, а во-вторых, он меня раскусил и теперь атаковал со всех сторон, не давая очухаться.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Лони, пока они с Диком обхаживали меня после раунда. Голос его звучал смешно, как будто у него насморк.

— Я в порядке, — ответил я. Много говорить было трудно, потому что губы совсем распухли.

— Больше закрывайся, — посоветовал Лони.

Я кивнул.

— И не обращай внимания на рожи в зале.

До этого я был слишком занят, чтобы обращать внимание на что-нибудь кроме Перельмана, но когда я вышел на шестой раунд, то вдруг услышал, как из зала мне орут: «Выходи и дерись с ним, Малыш!», и «Давай, Малыш, приступай к делу!», и «Чего ты еще ждешь, Малыш?» Ясное дело, они бесновались так все время.

Может, дело было в них, а может, мне просто захотелось показать Лони, что я в порядке и он может не волноваться за меня, — в любом случае, когда Перельман разозлил меня очередным правым, от которых я уже достаточно натерпелся, я забыл обо всем и пошел на него. Он ударил меня, но не настолько сильно, чтобы остановить, и хотя он и отразил большинство