объяснения Кейтнессу. Через мгновение появилась Изабелла и увела его в свою комнату. Заперев дверь, она обеспокоено повернулась к мужу.

— Он мертв, — произнес Роджер без всякого выражения.

— Мертв! — воскликнула она. — Роджер, дорогой!

Наверное, раньше он никогда не доверял ей полностью, несмотря на их вполне благополучные супружеские отношения. Но сейчас все его защитные барьеры были сметены, и он как никогда был открыт для заботы и сочувствия. Впрочем, Изабелла не стала его утешать. Она остро чувствовала опустошенность мужа, ведь его желания были и ее желаниями, она приняла его духовные потребности как свои собственные. В это мгновение Роджер понял, какую огромную внутреннюю работу пришлось проделать его жене ради любви к нему. Понял и принял. Но сказал он, слабо улыбнувшись, совсем другое.

— И все же ты в него не верила.

Она присела, неотрывно глядя на него, и, не обращая внимания на его замечание, взволнованно спросила:

— Скажи, а он не может?..

И тогда он рассказал ей, как это все было.

— Но, Роджер, не может ли он… — Она не смогла закончить, ее собственные переживания бледнели перед силой его надежды, которую она так хорошо читала в нем.

— Не знаю, — ответил он. — Если так… Возможно, но я не смею об этом думать. Изабелла, подумать только, что его сгубило!

В это время Кейтнесс торопливо пересказывал сэру Бернарду детали их эпопеи.

— …И когда я вернулся за нашими пальто, я их увидел, — говорил он, — они лежали наготове, все три пакета, и я привез их с собой. — Он указал на стол, на котором лежали три толстых конверта. — Должно быть, он собирался взять их с собой, или это указания для остальных. Они лежали на сундуке в холле, ожидая, когда мы — когда он — вернется. Ты не думаешь, что их следует передать премьер-министру?

— Мне противно передавать что-либо премьер-министру, — сказал сэр Бернард. — Это все равно, что кормить гориллу без тела: ему нечем переваривать слова. Не знаю, что для цивилизованного человека хуже, Зайдлер или Консидайн.

— Консидайн мертв, — напомнил Кейтнесс.

Сэр Бернард с неудовольствием поднял один пакет.

— Хотел бы я быть христианином, — пробормотал он, — тогда я бы чувствовал, что должен. Ну а так… Консидайн точно мертв?

— Конечно, — нетерпеливо сказал Кейтнесс. — Моттре его застрелил, я же тебе только что сказал. Я понятия не имел, что он рвался к сокровищам. Но даже если он жив — я имею в виду Консидайна, — бумаги тем более надо поскорее передать Зайдлеру. Они могут пригодиться. По-моему, он должен их получить.

— Ха! Да они же зашифрованы, — с удовольствием воскликнул сэр Бернард. — Ну, пусть Зайдлер помучается, разгадывая их. Конечно, ничего хорошего в доктрине Консидайна нет, но даже ее мне не хочется передавать Зайдлеру. Ну ладно, придется все-таки передать. Хотя я бы предпочел действовать как Галлион.^[74] Но тебе, между прочим, тоже придется пойти. Расскажешь ему об этом доме.

Поздно вечером того же дня с внушительным подкреплением и крайней осторожностью они добрались до дома у моря. Однако результаты их разочаровали. Тело Инкамаси лежало на том же месте, но тело Верховного Исполнителя исчезло. В доме вообще не осталось никого живого, возле дома не было машин, а в бухте не обнаружилось ничего похожего на подводную лодку. Но за домом нашли Моттре с перерезанным горлом, рядом с пулей в груди лежал негр, в котором Кейтнесс узнал одного из сопровождавших Консидайна. Вскоре обнаружился и труп египтянина. Верекера и араба не нашли.

Поражал размах катастрофы, которую предатель обрушил на африканское движение. Консидайн и трое самых близких его соратников были мертвы, а сопротивление подавлено. Верховный Исполнитель замолчал. Что происходило в штабах африканских армий, европейские правительства так никогда и не узнали. Однако генералы европейских вооруженных сил слали весьма утешительные сообщения. В некоторых районах боевых действий врага охватило что-то вроде паники, на передовых позициях слышали многоголосые рыдания, потом началась беспорядочная стрельба, сменившаяся поспешным бегством. В других районах африканские силы начинали отступать, и под натиском преследователей были разгромлены или сдались в плен.

Бумаги, захваченные Кейтнессом, удалось с превеликим трудом частично расшифровать — но только частично: некоторые из них остались тайной даже для самых талантливых криптографов. Удалось выяснить расположение баз Консидайна — домов в Европе и штаб-квартир в Африке. В прессе появилось бодрое, но несколько невнятное сообщение о том, что некий британский патриот, зулус по рождению, застрелил Верховного Исполнителя, когда тот потребовал от зулуса стать его союзником. Подразумевалось, что он намеренно пожертвовал собой ради Англии, своей новой родины. За всем этим крылась гордость за подданного именно британской короны. На такой подвиг не отважился ни один африканец, имеющий подданство любого другого европейского государства. Между британским правительством и властями других государств завязалась язвительная переписка по поводу определения национальности Консидайна. Французский, итальянский, испанский и бельгийский послы представили ноты, в которых говорилось, что поскольку Найджел Консидайн был британским подданным, то правительства требуют от Британии компенсации нанесенного ущерба. Его британское величество через своего верховного исполнителя, министра иностранных дел правительства Зайдлера (графа Бэсингстока), довело до сведения других государств, что существует, по крайней мере, девять причин, по которым требования не будут ни приняты, ни удовлетворены, и главная из них состоит в том, что его британское величество понесло еще большие убытки. Мистер Зайдлер произнес великолепную речь на собрании в Альберт-Холле, и ему неистово аплодировали, когда он объявил, что европейские правительства вообще не намерены заключать никаких договоров с врагом. Вместо этого предложено провести конференцию на Мадейре, чтобы решить будущее обустройство Африки. Условия, которые выработают участники конференции, будут затем представлены Лиге Наций, подтвердив таким образом веру народа в демократическое управление. Другую порцию аплодисментов Зайдлер сорвал благодаря своим остроумным замечаниям по поводу попыток сумасшедшего навязать Европе новую философию. «Догадывайтесь, что вы еще можете, кроме как догадываться? Мы догадались — и догадались правильно!» Оглушительные аплодисменты.

Сэр Бернард прочитал это и грустно улыбнулся. Филипп прочитал это и пропустил мимо ушей: он был занят поправлявшейся Розамундой и своей карьерой. Роджер