руководством люфтваффе и авиапромышленниками. Удет, наконец, - послушный исполнитель воли и замыслов Геринга. "Железный Герман" не гнушается использовать его, чтобы при необходимости приструнить хитрого, пронырливого, иногда чрезмерно энергичного Мильха - генерал-инспектора люфтваффе. Удет, разумеется, уже осознал это и покорно принял уготованную ему роль. Но, по наблюдениям Пихта, его начальник не очень страдал от иллюзорности нынешней своей власти. Его больше бесило расставание со своей прежней, артистической властью над толпой. "Акробат воздуха" не привык, чтобы боялись его, он привык, чтобы боялись за него. Он властвовал над людьми, рождая у них страх за себя, рисуясь бесстрашием, снисходя к филистерскому обожанию. Категорический приказ Геринга, запрещавший ему самому испытывать новые модели и участвовать в спортивных полетах, застал Удета врасплох. Он почти физически ощутил, как ему опалили крылья. Удет припомнил добродушное сияние на широком лице Геринга. Руки толстяка были сцеплены на животе, а большие пальцы, как пулеметы, выставлены вперед. Удет пришел отказаться от предложенного ему высокого поста. - Я ничего не понимаю в производстве больших самолетов, Герман, - сказал он. - Это дело не по мне. Лучше отказаться сейчас... Большие пальцы выстрелили. Геринг встал. Укоризна раздула его щеки: - Не беда, Эрнст. Все зависит от идей, которые ты рождаешь. А в остальном полагайся на людей. Их-то у тебя будет сколько хочешь. Нам нужно твое имя, Эрнст. Это - главное! - Люди, идеи... - проворчал Удет, вспоминая этот эпизод, и в упор, как будто впервые, посмотрел на своего адъютанта. - О чем ты думаешь, Пауль? - Я вспоминал Стокгольм, герр генерал, ваши гастроли. Стокгольм в конце двадцатых годов был европейской ярмаркой, европейским перекрестком. Сюда съезжались из голодной Европы злые, предприимчивые и азартные юнцы. Юный Пауль Пихт стоял в толпе, высоко задрав голову. В небе носился, кружился, переворачивался белый самолетик. Вот он мчался к земле. Толпа испуганно ухала, инстинктивно подаваясь назад. Самолет разворачивался так низко, что, думалось, он крылом задевал землю. Но оно лишь касалось травы. Крючок на конце крыла цеплял красный шелк и уносил его ввысь. И вот уже, подхваченный ветром, он тихо спускался к толпе из поднебесья. Тысячи рук тянулись к платку. Тысячи глоток вопили: "Удет, Удет!" - В Стокгольме я понял, что должен летать, - сказал Пихт. - Да, Стокгольм, - довольно улыбнулся Удет. - Оглушительный успех. Я был хорошим летчиком, Пауль? - Германия вами гордится. - Германия не дает мне летать! - Вы должны ценить заботу рейхсмаршала, - в голосе адъютанта послышалась новая интонация пьяной доверительной фамильярности. - Да, Пауль, я был сердечно тронут. Герман проявил истинно отцовские чувства. Родной отец не смог бы... - Вы нужны рейху, генерал. Ваш опыт... - Мой опыт! - снова взорвался Удет. - Что толку в моем опыте, если я не могу взять в руки штурвал! Ты видел этого мальчишку Варзица, Пауль? Зеленый трусливый сопляк! Он вылез из кабины белый, как мельничная мышь. Но как он смотрел на меня! Как на инвалида, Пауль, как на последнего жалкого инвалида! Налей мне двойную! Разливая бренди, Пауль невольно представил себе элегантного Удета, вылезающего из неуклюжего, не обретшего еще законченности форм Хе-176. Да, будь он сегодня на месте Варзица, обстановка на аэродроме могла быть иной. "Король скорости" не смог бы не оценить удивительных возможностей реактивного мотора. Теперь же Удет увидел в затее Хейнкеля лишь грубое посягательство на те устои воздухоплавания, которые были освящены им самим. - А как тебе понравилась эта прыгающая лягушка, эта скорлупа с крылышками, а, Пауль? Профессор носится с ней, как будто и в самом деле снес золотое яйцо. - Вы хотите услышать мое неофициальное мнение, герр генерал? - Я хочу услышать твое мнение, Пауль, и катись ты еще раз к черту со своей официальностью! Пихт склонился над генералом: - Я очень уважаю заслуги профессора Хейнкеля перед немецкой авиацией, герр генерал, но считаю, что в данном случае ему изменило чувство ответственности перед немецким народом. "Хейнкель-176" - машина несерьезная. Мне бы не хотелось так думать, герр генерал, но, видно, у профессора рыльце в пушку, если он взялся за разные фокусы. Его дело бомбардировщики. - Да, ты прав, Пауль. Геринг не устает мне твердить: бомбардировщики, бомбардировщики. Но я говорил Герману: я мало что понимаю в тяжелых машинах. Я люблю истребители, Пауль. Скорость, скорость, скорость. А ведь у Хейнкеля были весьма приличные истребители. Хе-56! У него всегда не ладилось дело с шасси, но зато какая у него рама! И в этой новой машине что-то есть, Пауль, что-то в ней есть. - Новый мотор, герр генерал. Реактивная тяга. Но это пока лишь идея, лишенная всякого практического применения. Реактивный самолет будет создан лет через восемь-десять. Мы не можем ждать так долго. У нас есть первоклассный истребитель "мессершмитт-109". Нация не имеет права на преступное расточительство. - Спасибо, Пауль, я выпью еще. Ты прав. Я безусловно согласен с тобой. Завтра же я позвоню Хейнкелю и наложу запрет на дальнейшие работы над этим выродком. - Не торопитесь, мой генерал. Реактивный мотор - безусловное новшество в авиации. Пусть бесполезное. Вам не стоит брать на себя незавидную роль врага технического прогресса. При вашей должности это вам не к лицу. Что, если показать машину фюреру? Она развлечет его. Фюрер обожает всякие технические курьезы. Ну, а если господин профессор докажет полезность своего детища в будущей войне... - Ты молодчина, Пауль! Завтра же сообщи Хейнкелю, чтобы он притащил свою колымагу в Рехлин. А теперь помоги мне подняться, Пауль. Скоро Берлин. Я хочу сам посадить "зибель".

* * *

Серое здание на Кайзервильгельмштрассе - министерство авиации. Табличка "Форшунгсамт" у пятого подъезда - служба разведки и контрразведки люфтваффе. Майор Эвальд фон Регенбах, известный среди друзей под именем Эви, повернулся к капитану Зигфриду Коссовски. - Скажите, капитан, что вы думаете об Удете и его окружении? - При всей глупости даже пьяный Удет не скажет ничего компрометирующего. Он абсолютно лоялен. - Может быть, может быть, Коссовски. Но меня интересует не глупый генерал, а его умный адъютант. Вы, кажется, лично знакомы с Пихтом? Расскажите мне о нем. Лень рыться в картотеке. И потом ваш проницательный ум, Зигфрид, откроет мне больше любых характеристик. Вы друзья? Коссовски задумчиво потрогал розовый шрам на виске, потеребил седые кончики усов. Старый и осторожный контрразведчик не любил давать прямые ответы. Но сейчас Регенбах, этот преуспевающий баловень судьбы, очевидно, хотел услышать как раз прямой ответ, и поэтому Коссовски