Жертвенный нож дрожал в его пальцах. Пары черного лотоса, дотекавшие из курильницы, стоявшей у подножия алтаря, становились то гуще, то жиже.

Вот девушка приблизилась к жрецу. Он загустил пальцы в ее шелковистые волосы, осторожно вытащил из косы ленту. Прохладное душистое пламя ее волос на миг окутало его, и он задохнулся.

Соня затаила дыхание. Она знала, какую опасность таит в себе черный лотос. Наркотик! Несколько вдохов — и она, подобно Ментаптэ, перестанет отличать явь от реальности. Скорее, скорее!..

Не переставая напевать, Соня бережно взяла Ментаптэ за руку и уложила его на алтарь. Он лег, потянул ее за собой, и она прикорнула следом. Ментаптэ забормотал нежные слова. Он обожал эту женщину. Он обожал ее кровь, ее волосы, ее солнечную природу. Он жаждал обладать ею.

Медленно Ментаптэ поднял руку с ножом. Соня стиснула пальцы на его запястье. Ментаптэ застонал от этого прикосновения.

— Ты еще лучше, еще жарче, чем я думал,— пробормотал он.— Сет! Подземная река наполнится живой кровью! Она выйдет из-под пирамиды, зальет Карос и захлестнет Птейон! О, молодая Рысь! Какая жгучая сила заключена в тебе!

Так. Можно позволить себе один вдох. В запасе останется еще один. Соня осторожно втянула в себя воздух сквозь сжатые зубы. Сладковатый аромат черного лотоса заполнил ее рот. На мгновение перед глазами расплылись темные и золотые круги.

Пора!

Резким движением она вырвала нож из руки Ментаптэ. Одновременно с тем левой рукой она схватила молодого жреца за волосы и отогнула его голову назад. Широко раскрытые темные глаза молодого жреца смотрели на нее восторженно, с бесконечной любовью и ожиданием. Соня не колебалась. Одним движением она перерезала жрецу горло.

Черная кровь хлынула фонтаном, заливая: алтарь. Соня спрыгнула с камня и отбежала в сторону. Шипя, пузырясь и источая немыслимое зловоние, кровь Ментаптэ быстро исчезала в черном камне алтаря. Камень впитывал ее, как губка.

Соня почувствовала, что ее бьет крупная дрожь, и с трудом взяла себя в руки. Она потерла лицо ладонями, взывая одновременно к Кобылице и к Рыси — своим покровительницам, дабы они дали ей силу и спокойствие.

Когда Соня отняла от лица руки, она обнаружила, что в храме никого, кроме нее, нет. Неплотные тени, кружившие здесь, точно бабочки, исчезли.

Только на камне алтаря в неестественной позе лежал скорчившийся труп Ментаптэ. Жертвенный нож остался торчать у него в горле.

* * *

— Ты храбрее меня,— признал Кадах, когда вечером того же дня они с Соней ехали прочь от Кароса и обменивались впечатлениями о случившемся.— Но и мне досталось! Я чуть не обмочился, когда этот мерзкий сморчок превратился в жабу. Интересно, эти девки — его дочери или сестры? Мне только сейчас пришло в голову, что он обращался к ним — «жабки».

— Может быть, дочери. А может, они из одного племени людей-лягушек… Я слышала, что в Стигии существовало такое,— отозвалась Рыжая Соня.

— Какая мерзость,— с чувством проговорил Кадах.

Вечерело. Наемник и Рыжая Соня продолжали путь, решив отъехать от Кароса на возможно более дальнее расстояние. Они вообще стремились побыстрее покинуть пределы Стигии. Оба чувствовали, что сыты этой древней страной и ее зловещими тайнами по горло.

— Интересно, что случилось с Хозяином Сновидений? — спросила Соня.

— Спроси его, когда он явится к тебе во сне, — предложил Кадах.

— Думаю, теперь он обрел покой. В таком случае я больше его не увижу — ни во сне, ни наяву.

— Да, досталось тебе! — продолжал сочувственно Кадах.— Сперва эти тревожные сны, потом странные явления Мардж-Са, а под конец этот упырь с черной кровью… Я бы не сумел с ним справиться. Мардж-Са прав: ты умна и хитра. Ловко ты придумала — отвлечь его внимание храмовыми гимнами!

— Это был не гимн,— фыркнула Соня.— Просто колыбельная песенка, которую мама напевала мне в детстве.