а они!..

Это, наверное я расслабился и не заметил, то улыбаюсь. Вспоминая свой первый сексуальный подвиг. Дело было в женском общежитии. Заходим мы туда с пацанами…

Додумать эту мысль и довспоминать старую мне не дали, потому, что разъяренные черпаки накинулись на меня и на остальных и стали бить уже не ладошками, а кулаками. Мне стало очень больно, но чей-то кулак попал мне в лоб и я «словил мутного». Поднявшись из нокдауна на ноги я некоторое время не мог понять почему все вдруг прекратилось? Черпаки внезапно разом отпрянули от нас как от чумы. Посмотрев на свой призыв я все понял: Женек и Нурик стояли пусть и потрепанные, но на своих местах, а Тихон лежал на полу и его лицо наливалось каким-то нехорошим синюшным цветом, как у покойника.

— Тихон! Тиша, — Каховский расталкивая черпаков рванулся к «своему» духу, — Что с тобой, Тиша?!

— Хрена ли ты смотришь, — это Полтава обращался ко мне, — ему сердце отключили. Беги пулей в ПМП.

Чтобы в темноте ни обо что не споткнуться, я рванул по освещенной передней линейке. Возле шестой роты с дневальным разговаривал Барабаш, он позвал меня, но я только отмахнулся от него.

Дежурным по ПМП на мое счастье оказался Аронович: сержант-срочник, призванный после четвертого курса медфака. Он приехал в полк на одном КАМАЗе с нами и это обстоятельство делало нас шапочно знакомыми.

— Давай быстрей, доктор, — запыхавшись я не мог ясно объяснить, что все-таки произошло?

— Что случилось? — встревожился Аронович.

— Там, — махнул я рукой в сторону палаток, — там одному пацану черпаки сердце отключили!

— Скорее! — доктор схватил белый чемоданчик с красным крестом и быстрее меня понесся к нам во взвод.

— Все из палатки, — сказал он таким тоном, что даже деды вышли.

Я вышел вслед за всеми. Взвод собрался в курилке, все не уместились, поэтому человека четыре остались стоять снаружи. Всех беспокоила судьба Тихона.

— Ничего, мужики, — примирительно начал Кравцов, кладя руку на плечо Кулика, — это была проверка. Теперь…

Договорить он не успел.

— Проверка?! — Женек скинул его руку со своего плеча, — Вы, уроды, чуть пацана не убили! Теперь молитесь, чтобы он не умер! Если Тихон сейчас дуба врежет, то все вы, уроды, вместо дембеля пойдете под трибунал! Вы это прекрасно знаете и сейчас вы все пересрали за свою шкуру. Вы боитесь, что сейчас выйдет медик и скажет, что спасти Тихона не удалось.

— Что мы, только с КАМАЗа, чтобы нас проверять? — бросил я свой упрек.

— Значит так, уроды, — обычно тихий и улыбчивый Женек говорил сейчас жестко и решительно, адресуясь ко всем старослужащим, — сегодня вы с нами «разбирались», завтра мы с вами «разбираться» будем. Если вы, уроды, хоть кого-то из нашего призыва хоть пальцем тронете — вам жопа! Вы меня поняли, уроды?

— Ладно, Женек, не кипятись, — Кравцов все еще хотел представить происшедшее как недоразумение.

Вышел Аронович и все повернулись к нему, ожидая услышать страшное.

— Он спит, — не дожидаясь вопросов успокоил нас медик, — у парня больное сердце и кто-то ему попал «в ритм». Я вколол ему сердечное и успокаивающее. Вы только больше его не бейте до такой степени.

Аронович ушел в ПМП, а весь взвод несказанно обрадованный ввалился в палатку. На месте Каховского действительно лежал и спал Тихон. Лицо его было по-детски спокойным, дыхание ровным. Каховский сел рядом с ним и погладил Тихона по волосам.

— Все спать. Отбой, — скомандовал Полтава.

Все стали раздеваться и ложиться, только три духа, наплевав на субординацию, установленную сроками службы вышли в курилку.

У нас было совещание. Мы решали как будем жить дальше во взводе и по каким порядкам.

Утром, позавтракав, весь взвод перед разводом собрался в палатке. Тихон уже оклемался, только был какой-то бледный. Разговор между призывами должен был состояться и не было смысла его откладывать.

— Значит так, мужики, — начал Кулик, оглядываясь на меня с Нуриком, — мы тут с пацанами посоветовались… С сегодняшнего дня живем так: палатка и столовая — наши. Тут будет порядок и поддерживать его будет наш призыв. Каптерку убирайте сами — мы там не живем. Оружейка — тоже за нами. В парке — каждый ухаживает за своей машиной: кто на каком бэтээре водитель и башенный, тот пускай за ним и ухаживает. Белье взвода — тоже мы стираем. И так будет то тех пор, пока не придут новые духи. Когда придут новые духи — вы их не касаетесь. Гонять их будем только мы. Фишку по ночам рубят только дневальные, по четыре часа. Свободные от наряда духи спят. В наряд заступают один черпак и один дух. Сэмэн ходит дежурным не через день, а в свою очередь. Если вы не согласны с таким порядком, то сегодня вечером продолжим разговор.

— Да чего, ты, Женек, — заюлил Кравцов, — вы нормальные ребята. Давайте жить дружно.

— А жить дружно будем тогда, когда будем жить так, как Женек сказал, — для тупых еще раз уточнил Нурик.

Деды с черпаками, перепуганные ночью вполне вероятным трибуналом и готовые сейчас хоть слона в задницу поцеловать, только чтобы не поднимать шума, тут же согласились на все наши условия.

Уже к обеду мы по-гусарски загнули голенища сапог, ушили галифе, подпоясались купленными в магазине новенькими кожаными ремнями и через спины наших хэбэшек пролегли стрелки «годичек». К удивлению всего батальона во втором взводе связи появились четыре духа, одетые и ушитые так, как положено одеваться и ушиваться только черпакам. Но никто ничего не сказал и никто не одернул: у нас есть свои деды, вот пускай они с нами и разбираются. Вот только прежде, чем начать разбираться с нами, пусть задумаются о том, что это может быть для них чревато…

Унизительное иго дедовщины было свергнуто с себя четырьмя духами второго взвода связи. Для нас четверых начался второй год службы.

До Приказа министра обороны оставалось совсем фигня — шестьдесят четыре дня.