стала поилкой для овец.

Ну, позднее наш брат-археолог все это, конечно, собрал, стащил в музей, для нас такие вещи всегда ценность, но можно понять и тех, которые будто в отместку поили овец нч белых императорских мраморов!..

Заинтересовал археолог Инну и рассказом о недавней находке своих задунайских коллег: нашли отлитое в бронзе изображение фантастического змея, страшной какой-то химеры, которая, безусловно, таит в себе пока еще нам неясную, скрытую символику. Змей огромный, тело покрыто чешуей, хвост львиный, а голова овцы или собаки...

Разве не загадка?

- Главное, что чуб и уши людские! А морда таит что-то похожее па улыбку, странную, едва заметную... Как это понимать? Кто ответит? О, сколько тут еще загадок! Да разве мы и сами для себя нс загадка?

- Почему вы так считаете?

- А вам все до конца уже ясно? Коли так, объясните мне, почему человек из пещеры сумел так круто и стремительно подняться, по каким ступенькам шел он из тех дальних темных времен к своим вершинам? И всегда ли шел строго по восходящей? В чем он стал сильнее, богаче, а в чем остался и ныне таким, каким был в древности?

Страсть к познанию, поиск - может, только это и постоянно. Олений рог сменили на трактор, галеру - на космический корабль, а непокой остается прежним: жажду к раскрытию вечных тайн, разве ее человек утолил?

Время было позднее. Лунная дорожка заметно сместилась, тихо исчезая вдали. Та самая, по которой, возможно, Овидий пришел когда-то к этим берегам и по ней, невесомой, снова уходил, оставив после себя легенду. Юноши и девушки уже разбрелись, ища уголки поукромнее: под башнями и вдоль вала в отдалении виднелись уединившиеся парочки. В такое время, в такие теплые лунные ночи - Инна их так любит - будто сам воздух здесь напоен любовью. Пройдись потихоньку вдоль крепости и услышишь жаркий шепот, увидишь, как целуются, тебя не стыдясь. Сплетаются руки в объятиях, замирают, не пряча страсти. Глаза даруют свет ласки другим глазам. Блеск юной слезы, и тающий смех счастья, и самозабвенье чьей-то нежности - все тебе открыто здесь, на валу, под этими всевидящими звездами.

Вот в одну из таких-то ночей и родилась здесь песня, тот "Берег любви". Возможно, и этой ночкой что-нибудь сложила бы Инна, коли б не археолог. Кажется, пора бы ему уходить оттачивать к завтрашнему дню свою лопатку для очередных раскопок, а он все еще медлит, глядит и глядит на лунную дорожку, будто пытается что-то в ней расшифровать, сделать и в ней, мерцающей, археологический срез.

- Слышал, вы уже получили назначение? - обратился к Инне после молчания.

- Да, скоро распрощаюсь с училищем.

- Берете курс на Курасвку? Берег любви зовет?..

- Откуда вы знаете?

- Многое о вас знаю. Интересуюсь. Жаль только, что вы этого не замечаете...

- Странно даже слышать...

- Ничего странного. Люди ищут сокровища. Но но всегда ищут их там, где они находятся. А они, возможно, вот здесь, под этими наслоениями слов...

- Опять как-то загадочно.

- Сокровище всегда загадочно. Где-то лежит он, клад, терпеливо мерцает в курганной темноте своей золотой чеканкой... ждет открывателя... Только посмотришь на курган, а у тебя уже дух перехватывает: есть или нет? Еще не открытый, лишь предполагаемый, а тебя он уже волнует, этот клад. Но есть, Инна, клад другой, драгоценнее всякого золота. И называется он искренностью людской, дружбой и преданностью, называется еще внезапной и безоглядной любовью, которая... которая вот рядом с вами... так неумело... заикаясь в признаниях, ищет вас!

- Решительно не понимаю, о чем это вы...

- Вам нужна ясность, определенность? Не знаю, право, как нужно говорить в таких случаях... Когда-то для этого была исчерпывающая формула: вот вам моя рука и сердце! Понимаете, Инна? Все этим сказано. Так примите ж, прошу вас,- и он протянул девушке руку.

- Негоже такими вещами шутить,-сказала Инна, хотя видела, что он не шутит.

- Для вас, видимо, все это странно, неожиданно, дико... Вы меня мало знаете, вам трудно решиться... А вы решитесь, но бойтесь брачных уз...голос его изменился, зазвенел почти резко,- Уверяю вас - не пожалеете. Все сделаю, сам разобьюсь, лишь бы вы были счастливы, лишь бы расцвел ваш талант!

Нельзя было не верить в искренность этого неожиданного признания. И она поверила, радуясь в душе, испытывая тайную гордость, что скромная со особа вызвала у археолога такую вспышку чувств. Руку тебе, дорогая, предлагают вот что! Вот как происходит то, о чем другие мечтают на своей девичьей заре!.. Как знать, может, это и есть тот миг, когда, не ведая истинной цены счастью, пройдешь мимо своей судьбы? Со спокойно-снисходительной улыбкой выслушиваешь слова, которые могли бы осчастливить любую из твоих подруг. Не торопись, Инна, подумай, гордячка, прежде чем отказать... Не делаешь ли ты сейчас тот роковой шаг, который вскоре обернется горючими слезами?

Впрочем, что ж тут гадать: не сейчас и не тобою сказано - сердцу не прикажешь...

Он между тем продолжал:

- Мне, Инна, трудно вам это объяснить... Сам удивляюсь этому чуду. Оно от вас! Вы оказались способны весь мир для меня озарить!.. Наверное, вы сами еще не знаете себя. А я, когда впервые услышал ваш "Берег", сразу сказал себе: она поэтесса! Настоящая! Да, да, может, даже действительно Сафо, может, вторая наша Маруся Чурай, может, та самая, которой суждено перед лицом вечности воспеть этот край... Не эпигонна, нс слепая потребительница чужих образцов, а творец истинный, по призванию...

И тот легендарный Овидий - он бы вас тоже оценил!

- Столько щедрости... даже, пожалуй, слишком.

- Ничего не слишком. Узы, соединяющие века, гораздо крепче и нерасторжимой, чем мы себе представляем.

Бессмертная ветвь творчества - надежнейшая реальность,- которую ничто и никто но уничтожит, над ней не властно и время!

Щеки девушки горели ярким пламенем от этих волнующих ее неосознанное тщеславие слов. Надо бы ответить, но не знала что. Сказала смущенно:

- Вы, верно, добрый, сердечный человек. И спасибо вам за ваши... за это все... Вам я тоже хотела бы счастья.

- Счастье мое - это вы.

- Зачем же так... Разве я одна... У нас ведь столько девчат.

- Другие меня не интересуют. Вы, Инна, только вы...

Не понимаю, какая тут магия, но она есть! И я прошу вас, дрошу, умоляю! Что мне еще сделать? На колени встать?

И видно было, сейчас встанет. Сделал движение - совсем как в старинной пьесе. Девушка удержала его резко, сердито:

- Оставим... Ни к чему атот разговор.

- Отчего же?

- Оттого... Нетрудно бы и догадаться...

И он догадался. Умолк в тягостном оцепенении, поник у стены, невольно стискивая обеими руками камень старинной кладки. Потом спросил:

- Мне идти?

- Идите.

- Не боитесь остаться одной?

Инна только теперь улыбнулась облегченно:

-