бомбы для метальщиков.– И еще обучить их, – добавила Перова. – Кто займется этим?– Я сделаю бомбы, – отозвался Кибальчев, – и сам научу, как ими пользоваться. Надо только решить, кто станет метальщиком.– Предлагаю себя, – сказал Грановицкий.– Нужны два человека, – напомнила Перова.– Тогда возьмем Рыскова, – добавил Желябин.– Не слишком ли он молод? – засомневалась Софья. – Всего двадцать лет. Вдруг испугается?– Ничего, я с ним поработаю, – успокоил Кибальчев, – попрактикуемся где-нибудь на пустыре. Он не подведет.– Хорошо, – решила Софья, – пусть будет Рысков. И еще нужно арендовать подвал в доме Мендена, чтобы рыть подкоп.– Можно поручить это Богданову, – предложил Желябин. – Он уже один раз был "купцом", и хорошо себя зарекомендовал. Предлагаю организовать в доме лавку, тогда у полиции не возникнет подозрений.– И удобно вывозить землю, – добавил практичный Кибальчев, – в мешках или бочках. В подвал – емкости, наполненные товаром, а оттуда – с землей.– Верно, – согласилась Перова, – но одного Богданова для такого дела мало. Ведь надо еще, чтобы кто-нибудь постоянно находился в лавке, торговал, обслуживал посетителей.– Тогда возьмем Анну Якимович, – предложил Желябин, – она вполне сойдет для роли купеческой жены. У нее и вид, и манеры, и говор – все, как нужно.– Хорошо, – согласилась Перова, – но для обустройства лавки и закупки товаров необходимы деньги, хотя бы на первое время. А в нашей кассе почти пусто…– Я постараюсь что-нибудь придумать, – сказал Желябин, – мне кажется, я знаю, кто нам поможет достать необходимую сумму.– Таким образом, вопрос решен, – подвела итог Перова. – Николай, – обратилась она к Кибальчеву, – ты займешься динамитом и бомбами, а я и Андрей решим вопрос с лавкой. Я свяжусь с Богдановым и Якимович и предам им решение Исполкома. Соберемся послезавтра, здесь же, тогда и обсудим детали. А теперь пора расходиться, – Софья взглянула на напольные часы, стоявшие в углу столовой, – а то мы, кажется, сегодня засиделись.В прихожей гости быстро разобрали пальто и шубы и по одному покинули квартиру. Желябин удержал Соню за руку.– Может быть, ты останешься сегодня?– Нет, Андрей, мы же договорились – никаких личных отношений, – мягко сказала Софья. – Они только мешают делу.– Но ведь тогда, в Александровске…– Тогда это было безумием, – густо покраснела Софья, – и мы едва не попались. Просто чудо, что нас не схватили жандармы. Пойми, Андрей, – ласково произнесла девушка, заметив страдальческое выражение на лице Желябина, – я очень тебя люблю и всегда буду любить. Но сейчас нам никак нельзя. Мы не можем ставить наше чувство выше интересов организации. Поддаться эмоциям – значит, проявить слабость, а мы не можем себе это позволить. Мы должны быть сильными, чтобы выполнить свою миссию. Иначе все жертвы, гибель наших товарищей – все будет напрасно.Софья быстро поцеловала Желябина в щеку и выскользнула за дверь. Андрей дотронулся рукой до того места, где она прикоснулась губами. Легкая улыбка озарило его лицо, и стало ясно, что он совсем еще молод.Желябин постоял пару минут в коридоре, потом вернулся в комнату – надо было поработать над планом. Софья, конечно, права – нельзя давать волю чувствам. Следовало полностью сосредоточиться на деле – осечки на сей раз быть не должно.
Император ехал на воскресный развод караулов в Михайловский манеж. Карету, как обычно, сопровождали конные терские казаки, по трое с каждой стороны, еще один сидел рядом с кучером на козлах. Сзади в двух санях двигалась охрана. Александр Николаевич рассеянно смотрел в окно – за замерзшим стеклом проплывали знакомые петербургские пейзажи."Лорис-Меликов опять напомнил мне о бомбистах, – думал он, – уже второй раз за эту неделю. Все пугает… Твердит, что ездить в одно и то же время по одной дороге в Манеж небезопасно, могут устроить покушение. Советует или маршрут поменять, или хотя бы время перенести. Но как же его перенесешь? Уже почти сто лет в час пополудни – развод гвардии в Михайловском манеже. Традиция! Я тридцать лет езжу, и ничего, пока Бог миловал. Может быть, и на этот раз все обойдется. А Меликову надо сказать, чтобы лучше за своими агентами присматривал, приметные уж больно. Вот этот, например, на углу Малой Садовой. Стоит на самом видном месте, оглядывает улицу. Под студента оделся – шинелишка, фуражка, а у самого глаза так и бегают по сторонам. Холодно, небось, вон как с ноги на ногу прыгает, а не уходит – служба".Царь удовлетворенно покивал головой. Он любил, когда люди ответственно относились к своему делу. Между тем карета повернула на Малую Садовую. Александр Николаевич мельком взглянул на трех- и четырехэтажные дома. На одном из них появилась новая вывеска – "Сыры и масло купца Кабазова". Лавка, видимо, открылась совсем недавно – с подвод только сгружали товар. Двое мужиков с трудом снимали с телеги большие бочки и вкатывали в подвал. Конвой императора с трудом разминулся с подводой, перегородившей почти пол-улицы. Есаул Демченко замахнулся нагайкой и грозно прикрикнул: "Посторонись, черти!" Грузчики испуганно прижались к лошадям, и карета, поднимая снежную пыль, промчалась мимо.…Через минуту в сырную лавку вошел молодой человек, маячивший до этого на углу Малой Садовой. Снял фуражку, растер покрасневшие от мороза нос и уши.– Что, Коля, холодно? – обратилась к нему хозяйка, женщина лет тридцати, с грубоватым, крестьянским лицом.– И не говори, Аня, – отозвался Рысков. – Наверное, градусов двадцать, не меньше. Сделай-ка чайку, будь любезна, согреться хочу. А где Богданов?– Он на улице, следит за грузчиками. Сегодня товар привезли, надо принять. Завтра с утра начнем торговать, а то из полицейского участка уже наведывались, интересовались. Хочешь, выйди на крыльцо, поговори с Юрием. Только помни – он теперь Кабазов, а не Богданов.– Помню, – махнул рукой Рысков, – купец третьей гильдии, а ты – его жена. Кстати, хорошо вы тут все устроили, – Николай оглядел уютную комнату, – прямо как в настоящей лавке.По углам небольшой залы стояли шифоньер, грузный буфет и тяжелый дубовый шкаф, середину комнаты занимал круглый стол с шестью стульями. На белой скатерти стояли пузатый самовар и вазочки с вареньем и баранками. На окнах, за пестренькими занавесками, зеленели герани, а в углу перед иконами теплилась зажженная лампадка. Повсюду чувствовались заботливая женская рука и зоркий хозяйский глаз. Одна из дверей залы вела прямо в спальню хозяев, другая – на кухню и в коридор, откуда можно было попасть на двор и в саму лавку.– Не в первый раз, знаю, что и
ГЛАВА ВТОРАЯ
8 февраля, воскресеньеМалая СадоваяИмператор ехал на воскресный развод караулов в Михайловский манеж. Карету, как обычно, сопровождали конные терские казаки, по трое с каждой стороны, еще один сидел рядом с кучером на козлах. Сзади в двух санях двигалась охрана. Александр Николаевич рассеянно смотрел в окно – за замерзшим стеклом проплывали знакомые петербургские пейзажи."Лорис-Меликов опять напомнил мне о бомбистах, – думал он, – уже второй раз за эту неделю. Все пугает… Твердит, что ездить в одно и то же время по одной дороге в Манеж небезопасно, могут устроить покушение. Советует или маршрут поменять, или хотя бы время перенести. Но как же его перенесешь? Уже почти сто лет в час пополудни – развод гвардии в Михайловском манеже. Традиция! Я тридцать лет езжу, и ничего, пока Бог миловал. Может быть, и на этот раз все обойдется. А Меликову надо сказать, чтобы лучше за своими агентами присматривал, приметные уж больно. Вот этот, например, на углу Малой Садовой. Стоит на самом видном месте, оглядывает улицу. Под студента оделся – шинелишка, фуражка, а у самого глаза так и бегают по сторонам. Холодно, небось, вон как с ноги на ногу прыгает, а не уходит – служба".Царь удовлетворенно покивал головой. Он любил, когда люди ответственно относились к своему делу. Между тем карета повернула на Малую Садовую. Александр Николаевич мельком взглянул на трех- и четырехэтажные дома. На одном из них появилась новая вывеска – "Сыры и масло купца Кабазова". Лавка, видимо, открылась совсем недавно – с подвод только сгружали товар. Двое мужиков с трудом снимали с телеги большие бочки и вкатывали в подвал. Конвой императора с трудом разминулся с подводой, перегородившей почти пол-улицы. Есаул Демченко замахнулся нагайкой и грозно прикрикнул: "Посторонись, черти!" Грузчики испуганно прижались к лошадям, и карета, поднимая снежную пыль, промчалась мимо.…Через минуту в сырную лавку вошел молодой человек, маячивший до этого на углу Малой Садовой. Снял фуражку, растер покрасневшие от мороза нос и уши.– Что, Коля, холодно? – обратилась к нему хозяйка, женщина лет тридцати, с грубоватым, крестьянским лицом.– И не говори, Аня, – отозвался Рысков. – Наверное, градусов двадцать, не меньше. Сделай-ка чайку, будь любезна, согреться хочу. А где Богданов?– Он на улице, следит за грузчиками. Сегодня товар привезли, надо принять. Завтра с утра начнем торговать, а то из полицейского участка уже наведывались, интересовались. Хочешь, выйди на крыльцо, поговори с Юрием. Только помни – он теперь Кабазов, а не Богданов.– Помню, – махнул рукой Рысков, – купец третьей гильдии, а ты – его жена. Кстати, хорошо вы тут все устроили, – Николай оглядел уютную комнату, – прямо как в настоящей лавке.По углам небольшой залы стояли шифоньер, грузный буфет и тяжелый дубовый шкаф, середину комнаты занимал круглый стол с шестью стульями. На белой скатерти стояли пузатый самовар и вазочки с вареньем и баранками. На окнах, за пестренькими занавесками, зеленели герани, а в углу перед иконами теплилась зажженная лампадка. Повсюду чувствовались заботливая женская рука и зоркий хозяйский глаз. Одна из дверей залы вела прямо в спальню хозяев, другая – на кухню и в коридор, откуда можно было попасть на двор и в саму лавку.– Не в первый раз, знаю, что и