бастионах.

Но крепости разрушаются. А хижины бедняков стоят вечно.

И ты открываешь ворота врагу. Ты ведешь подкоп.

Ты предаешь бастионы отца. Или ты строишь вдали свою крепость.

Тогда это открытая война.

Сын - это заговор в крепости отца.

Мой отец должен был прикончить меня еще в пеленках. Отцы вообще должны уничтожать своих сыновей. Легко и быстро.

Иначе в одну ночь их крепости рушатся.

Я помню один рассвет, когда я раскрасил член отца, когда он спал.

Подрисовал материнской губной помадой усы на слепом его члене.

Рот. И этот рот смеялся.

На груди я нарисовал лицо. Свирепое лицо. Соски были глазами, а пупок служил носом.

Он проснулся от смеха моей матери. Она пришла с ночного дежурства.

Он лежал со свирепым смазанным лицом на животе. И с веселым слепым членом, мирно свалившемся набок.

Я думал, он убьет меня.

Так он посмотрел в то утро. Мать нервно смеялась. Отец смотрел серьезно и внимательно. Чужими глазами.

Это были глаза человека, который видит перед собой змею. - - - Выродок, - - - сказал он и вышел.

Я понял тогда, что жизнь у меня будет совсем другая.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Наверное, все, кроме бабушки, были правы.

Они считали меня ненормальным.

Странным ребенком, убегающим от малейшей обиды.

Я убегал к курам и сидел там посреди сизого дерьма и рассматривал книжку с картинками.

Ко мне подходил старый петух и косился.

Я был не соперник.

В этой книжке были нарисованы звери. Разные звери, даже киты. Киты меня поразили. Они всегда будто улыбались.

И дельфины тоже.

Но из всех картинок меня околдовала гиена.

Внизу была подпись: "Отвратительное животное. Питается трупами. По ночам в саванне слышен ее смех. Так рассказывают путешественники".

Я внимательно всматривался в гиену. Нарисованная в три четверти, с мордой круглоухой, поднятой вверх.

Я не видел в ней ничего отвратительного. Наоборот, ее морда внушала почтение. Как некрасивое лицо старика. В этой морде, с глазами, которые смотрели мимо тебя, было что-то человеческое.

У тигра была морда тигра, с тигриным выражением. У льва, у волка и рыси.

А у гиены было скучающее человечье лицо.

Я думал, что ее ненавидят за то, что она питается трупами. Теперь мне кажется, ее ненавидят за сходство с человеком. За ее хохот.

А в тот момент этот зверь стал моим тайным тотемом. Моим подкопом. Моим предательством. Моим смехом. В предательстве и в предателе подчас проявляется такая очаровывающая сущность. Предатели часто бывают поразительно красивы.

У меня была еще одна страсть. В отличие от "гиены", о ней знали дед и бабушка.

Я рассматривал черно-белые фото в огромной книге. Это был единственный том из пятитомника "История Великой Отечественной войны".

Дед где-то украл этот том. Он ругался, что все врут.

- - - Все было не так! - - - Не так! - - - Все было совсем не так! - - -

И дед использовал книгу на кухне. Ставил на нее сковородку с картошкой, чайник. Обложка потом пахла едой.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Я убегал в мою пещеру-курятник, садился у окошка, на ведро, поближе к свету и нашим двум потрепанным несушкам. Раскрыв толстый тяжелый том, я затихал надолго.

Черно-белые фото разрушенных, разбомбленных городов. Вглядываясь в развалины городов, я сидел так тихо, что несушки затягивали свои глаза и застывали.

Я летел над этими руинами. Над этими разрушенными улицами. Над скелетами домов. Над трубами исчезнувших заводов.

Людей не было в этих городах. В этих русских, белорусских, польских, немецких, чешских городах не было ни одного человека.

Наверное, даже фотограф был мертв. И камера сама снимала все это.

Эти руины.

Развалины. Это было для меня тогда самым красивым и спокойным на свете.

Я успокаивался, глядя на то, что осталось от городов. И во сне потом, ночами, я летал над этими городами. В полной тишине.

И просыпался спокойный. Спокойный, даже если меня будил крик пьяного отца.

А потом жизни многих людей, которых я встречал, казались мне такими же разрушенными, как те города. Такими же покинутыми, но не мертвыми.

И во взглядах, в душах, в телах некоторых были такие же руины.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Я любил серебро. В нем было одиночество.

Дед привез с войны много трофеев.

Это были его боевые трофеи. Он хвастался ими, когда напивался.

Его рассказы, его жестокие рассказы, полные дыма, шнапса и потных полячек.

Его хвастливые рассказы.

- - - Особенно хороша была прислуга в одном замке - - - Она была красивая - - - и немая - - - С тяжелыми волосами и кожей как мед - - -

Дед щурится.

- - - Она молча легла - - - сразу, как мы с Витьком вошли - - - мы даже не сняли каски - - - Она легла и смотрела в потолок - - - Я тоже смотрел в потолок, пока Витек пахал эту красотку - - - Потом он насвистывал - - - бродил по скользкому от гусиного жира залу - - - А я пахал эту немую - - - Витька ложился еще раз - - - Она только подтиралась синим подолом и морщилась - - - Затекли ноги - - - У нее затекли ноги! - - - Стерва! - - - Между ног у нее был окоп - - - Ей все было мало - - - Я плюнул и отступился. Она смеялась. В сущности, хорошая была баба - - - Мы потом валялись втроем и жрали тушенку - - - Витька потом напился - - - дурак Он был пацан совсем - - - В Берлине его охомутала одна немочка - - - Лысая была - - - как мое колено - - - Подбежала и говорит - - - ты убил моего жениха! - - - Теперь сам будешь моим мужем! - - - Он смотрит на нее - - - Девка с ума сошла - - - И говорит и говорит - - - А сама с него ППШ снимает - - - Ремень расстегнула - - - Гимнастерку начала - - - Витька стоит - - - Мы ржем - - - Только видим, плохо дело - - - Она совсем ненормальная - - - Раздела его - - - И давай петь - - - Поет и гладит - - - А он стоит со спущенными штанами - - - И тоже трясти его начало - - - Девка на колени встала - - - гладит - - - Рукой по телу водит - - - - - - Потом вскочила - - - И рукой так по глазам ему провела  - - - Будто закрыла их - - - Плохой знак это на войне - - - Тем более тогда- - - В конце- - - Будешь мужем моим?! - - - кричит - - - А он тихо так - - - Буду - - - Она хватает его за руку и тащит - - - В развалины - - - Мы за ними - - - Поздно - - - Смотрю, у нее из-под подола граната мотается - - - Да не одна - - - Две - - - Длинные пехотные - - - Мы на землю - - - Потом нашли клочки ее платья - - - Витьку похоронили в ведре - - - Все смешалось - - - там - - - где девка, где он - - - не разберешь - - - сложили в ведро - - - И закопали - - -

Дед смотрит на нас с Дружком. Молча смотрит, а потом смеется.

- - - Война - - - война - - - Вы поверили? - - - Ха-ха! - - - Да все было по-другому - - - Нормально ушли они в развалины  - - - И мы слышали - - - она орала - - - мы