смелых людей, чем в нашей полиции.

Остальная часть вечера была посвящена обильным возлияниям и музыкальным номерам. Несколько отрывков из легкой классической музыки исполнил полицейский оркестр, а хор полицейских спел «Однажды чарующим вечером».

Под конец банкета, когда Браммел, прощаясь, пожимал всем руки, Годфри Беттери тоже потянулся к нему.

— Жаль, что вы уходите, Красавчик, — сказал он. — Хоть было с кем поговорить. Даже если мы не сходились во взглядах. А уж эти Филдс и Филберт — тьфу!..

С тоской на лице Беттери направился к выходу. Бывший полицейский инспектор не мог не пожалеть заслуженного репортера уголовной хроники, с его рыхлой женской фигурой, тонкой шеей, беспрестанно двигающимся адамовым яблоком, унылым носом и большими ушами, торчащими из-под шляпы. «Какой робкий, напуганный человечек, — подумал Браммел. — И чего он только не сделает, если начальство прикажет!..»

А Беттери, бочком выбираясь из зала, завидовал свободе Браммела. Как раз сегодня днем сэр Фредерик Джемисон сообщил Беттери, что тот не будет переведен в отдел «Жизнь и книги». Пусть еще немного поработает в отделе уголовной хроники. Вот если он, помимо своей обычной репортерской работы, успешно справится с несколькими особыми заданиями, тогда, может быть, он и заработает повышение. В эти задания входила серия литературных портретов именитых горожан и еще две статьи: о введении телесных наказаний за половые извращения и о форме смертной казни. Он должен был убедительно доказать, что казнь через повешение лучше всех других способов казни: она более человечна, более чистоплотна. Это последнее задание не очень-то нравилось Беттери, но серию литературных портретов именитых горожан он напишет с удовольствием. Неплохая компенсация за все его несчастья! Он снова встретится с сильными мира сего. Кроме того, наконец-то у него будет возможность продемонстрировать свой блестящий стиль.

Садясь в редакционную машину, Беттери сам удивился, как он легко утешился. Неужели правду говорят, что настоящий журналист всегда сумеет найти оправдание своим поступкам. Конечно, приходится делать очень много неприятного, даже лебезить перед людьми, которых презираешь.

— Ладно, — решил Беттери, — есть профессии и похуже.

Жить-то надо… А ему еще нужно содержать жену, которая вращается в свете, и дочерям надо дать образование да прилично выдать их замуж…

43

Отель Браммела — один из лучших загородных отелей. Когда он стал его хозяином, это была старая обветшавшая гостиница. Но упорным трудом и умелым управлением он довел ее до теперешнего состояния. Недавно отель был полностью переоборудован и обставлен в стиле модерн. Теперь здесь отличный пивной бар на воздухе, первоклассный ресторан с европейской кухней и ревю, которое начинается ровно в девять каждый вечер. Рестораном и кабаре ведает Санни Андерсон — тот самый, что некогда служил управляющим у Чарли Руни. Санни очень признателен Браммелу за то, что он взял его к себе — когда закрылся ночной клуб Руни, Санни оказался без работы. С тех пор он все никак не мог пристроиться и больше всего боялся, что ему придется начать тратить свой с трудом накопленный капитал. Браммел вполне ему доверяет, хотя иногда заглядывает в ресторан вместе с Юнис на часок-другой, чтобы посмотреть ревю, особенно когда выпускается новая программа.

Юнис не очень-то любит эти посещения; в ревю полно хорошеньких девчонок, а у Браммела наметанный глаз. Хотя Юнис и Браммел еще не поженились и Юнис проводит часть времени на своей старой квартире, которую Браммел называет их гнездышком, она все еще надеется, что недалек тот день, когда Браммел наденет ей на палец золотое обручальное кольцо и все станут называть ее миссис Браммел, а не просто «девушкой» Стюарта. Юнис помогает в отеле, главным образом в баре, где она почти каждый вечер восседает за стойкой, на радость любителям выпить, которые утверждают, что в городе нет барменши красивее ее. Бесспорно, она еще очень привлекательна, хотя чуточку пополнела с тех пор, как Браммел впервые встретил ее в кабинете Руни.

Сам Браммел почти совсем не изменился: он все такой же красивый, и в его рыжевато-каштановой шевелюре еще нет ни одной седой пряди. От хорошей жизни он немного прибавил в весе, но это с успехом скрывают отлично сшитые, дорогие костюмы. Мисс Типпет, миссис Саммерс или секретарша Хобсона теперь не сочли бы его вульгарным — это вполне светский человек, одетый с большим вкусом. Спортивные костюмы, в которых он частенько стоит за стойкой бара, сшиты самым дорогим портным в городе — тем самым, который шил когда-то сногсшибательные спортивные костюмы Уоллесу Ли. У Браммела есть все, что душе угодно. Недавно вместе с другим владельцем отеля он купил скаковую лошадь, которая, по словам знатоков, обещает побить славу Фар Лэпа и Бернборо. Через несколько месяцев Браммел будет иметь удовольствие увидеть ее в скачках, конечно, если тренер сочтет, что уже пора… Скачки Браммел любит больше всего на свете и почти ни одной не пропускает. В последнее время он пристрастился и к гольфу и вступил в шикарный клуб, где членами состоят не родовитые богачи, а нувориши. Там Браммел иногда встречается с Эдди Конгером, мужем тетушки Милли, — шары этот парень стукает отлично, не хуже, чем когда-то стукал своих дружков. Но то было давно. Теперь Эдди занялся более добропорядочным бизнесом и немало преуспел: так, недавно он скупил изрядное количество акций нефтяных компаний, а потом вовремя их продал.

Но бывают дни, когда Браммел места себе не находит и, мрачный, слоняется по отелю. Обычно это случается после того, как в финансовых отделах газет промелькнет имя Хобсона или где-нибудь в печати появится его фотография. Воспоминание о Хобсоне терзает его душу. Хобсон был убийцей, в этом Браммел не сомневался. «Почему я не довел дело до конца?» — в который раз спрашивает себя Браммел… К этим сожалениям еще примешивается доля жалости к Симу, который, видимо, до самой смерти не выйдет из тюрьмы… В такие дни Браммел пьет уйму виски и добреет. Чем больше он пьет, тем более щедро угощает своих клиентов, поит даром всех посетителей бара, а сам при этом почти все время молчит, хоть и пьет без удержу. И все о чем-то размышляет. Он вспоминает те дни, когда он был инспектором сыскной полиции и когда у него были свои мечты — не те, что у Филдса, власти он не хотел. Если бы он хотел власти, он бы тогда не прекратил расследование, довел бы дело до конца. Но он хотел только денег и все бросил, когда получил их. Деньги он получил, но зато утратил силу, которой обладал, когда был инспектором. Вот если бы он арестовал тогда Хобсона, он