Эфраим Кишон Кишон для гурманов

Все можно отнять у вас, но только не то, что вы уже съели.

(Баварская поговорка)

Посвящается самой лучшей из всех жен, которая готовит охотно, но не очень вкусно.

Хотя по мне лучше бы наоборот.

Дурная привычка

С антропологической точки зрения прием пищи является древнейшей профессией человека. Это доказывается тем, что данному занятию предавались уже в давние времена.

Маниакальность

В древнегреческой мифологии существуют многочисленные ссылки на то, что еда была важнейшей потребностью человечества, несмотря на риск, что постоянное ее употребление может привести к стойкой зависимости.

Петрушка с супом

Я люблю супы. Разумеется, подобные гастрономические мелочи не влияют на глобальные социальные преобразования. Но их значение для рода людского трудно переоценить.

Ибо, насколько я могу судить, все человеческое сообщество делится на два лагеря: в первом лагере перед основным блюдом едят суп, а в другом нет. При этом существует еще одна подгруппа, которая вообще считает суп основным блюдом. К этой маленькой, но удивительной категории отношусь и я. Какое-нибудь благородное консоме^[1] с нежными, золотистыми глазками жира открывает мне все благоухание кулинарной поэзии, а если в нем еще и плавает пара-тройка печеночных кнедликов, то это для меня вообще вершина поварского искусства.

В этом деле есть лишь одна-единственная заковыка: супы всегда горячие. То есть они не просто горячие, они — если говорить всю правду — слишком горячие. Всегда слишком горячие.

Это открытие является результатом многолетних исследований и тяжелого личного опыта. Еще никогда и нигде, — будь то в ресторанах, в частных домах, в монастырях или где еще — мне не встречалось супа, который не ошпаривал бы рот с первой ложки, покрывая язык пузырями, которые возникают только при ожогах третьей степени. Это поистине драматическая ситуация. Суп стоит перед тобой, аппетитно благоухая своими парами, все твои желудочные соки и желудочные нервы ликуют и радуются ему, жаждут его, — и не могут им насладиться, поскольку он очень горячий, а твое нёбо ошпарено.

Я столкнулся с этой проблемой уже в трехлетнем возрасте. Ярко-красный томатный суп нанес мне первые в моей жизни ожоги. Тогда-то моя милая мамочка и познакомила меня со старым добрым ритуалом помешивания, и с тех пор я все мешал, иногда так долго, пока правая рука не скрючивалась в судорогах.

Если не ошибаюсь, как-то раз в чудесном, знаменитом своими гуляшными супами городке Кискюнфелегихаза, я этот знаменитый гуляшный суп превратил своим помешиванием в тугую, цементообразную массу, в которую уже больше не входила ложка. Это было ужасное ощущение.

Данное событие превратило меня в стеснительного, пугливого, замкнутого ребенка. Все свои юные годы я тосковал о супе с нормальной температурой, но моя мечта так и осталась невоплощенной. Каждый суп, что мне подавали, был слишком горяч. Огромными, растерянными глазами я смотрел на мир и вопрошал: "Почему?".

Ответа не было.

Нет его и поныне. Очевидно, люди считают предтечей супа вулкан, оттого и появился обычай помешивания. Они делают это машинально, с отсутствующим выражением лица, который можно наблюдать у арестантов во время их круговой прогулки по тюремному двору. По приблизительной оценке, человек тратит примерно год своей жизни на помешивание супов. Это означает потерю народным хозяйством миллионов рабочих часов. А что предпринимает правительство? Оно только повышает налоги.

Лишь один единственный раз в жизни, — и я буду помнить об этом вечно, — дело было в каком-то итальянском ресторанчике — один единственный раз мне подали суп, который можно было действительно есть сразу. Это был минестроне^[2]. Он был не горячим, он был теплым, он был таким, каким надо, может быть, он уже таким поступил из кухни, может быть, причиной снижения температуры был тертый пармезан, которым я его посыпал, — я этого не знаю, и уже никогда не узнаю. Потому что едва я поднес ко рту первую ложку, как подскочил официант и выхватил у меня тарелку:

— Извините, синьор! Суп забыли разогреть.

Когда он принес его обратно, я не мог даже видеть его лица, поскольку оно было скрыто густыми облаками пара. И едва я поднес к губам первую ложку разогретого супа, как уронил ее с тихим возгласом боли. Жидкость пролилась на скатерть и прожгла в ней небольшую дырку.

А дома? Если какая-нибудь муха по неосторожности пролетает над кастрюлей, в которой самая лучшая из всех жен варит суп, это несчастное насекомое обязательно падает в нее сложив крылья, подобно Икару, приблизившемуся к Солнцу.

Из уроков физики мы знаем, что вода закипает при 100 градусах по Цельсию. Грибной суп, который мне подали недавно к обеду, имел температуру 150 градусов в тени.

— Почему, черт побери, ты делаешь суп таким горячим? — гласит мой постоянный, столь же отчаянный, сколь и безнадежный вопрос в начале каждой трапезы.

— Супы должны быть горячими, — отвечает стереотип самой лучшей из всех жен. — А если он для тебя слишком горячий — помешай.

Иногда в своих снах я вижу неандертальца, ударяющего камень о камень, чтобы высечь огонь. И когда пламя разгорается, он вожделенно бормочет своими толстыми губами:

— Супа… Супа…

Но я не сдаюсь. Я борюсь, как могу, против этого табу. В ресторане еще не было случая, чтобы я не втемяшивал официанту, которому заказываю суп:

— Пожалуйста, не слишком горячий. Пожалуйста, чтобы суп не кипел. Суп должен вариться на плите, а не на столе.

Официант смотрит сквозь меня стеклянными глазами, исчезает, возвращается с огненным смерчем и ставит его передо мной.

— Я же вас просил не приносить мне кипящего супа!

Из клубов дыма до моих ушей доносится голос официанта:

— Горячий? И это вы называете горячий?

Но если я его прошу убедиться в этом и сунуть в суп палец, он отказывается. Людям его профессии нужны здоровые, а не обожженные руки.

Недавно я попытался добавить в тарелку куски мороженого, которые я заказал одновременно с супом, а также залить туда немного холодного пива. Конечно, это получился уже не суп, а какая-то зловонная жидкость неопределенного цвета и такого же вкуса, но по крайне мере, хоть не такая горячая.

Я становлюсь все старше и старше, морщины от забот на моем лице все глубже, мой некогда честный и прямой путь отягощен грузом бессмысленных сражений с мелочными проблемами. Я достиг почти всего, чего хотел: успеха, славы, признания, любви женщин и ненависти коллег.