ко мне в кабинет, да поживее.

Пока Кастелле передавал приказ, комиссар прощался с Анджелиной.

– Не жди меня, мамочка. Вряд ли я вернусь до завтрашнего утра. Но, клянусь тебе, если Кабри и Консегюд замешаны в этом преступлении, я заставлю их жестоко раскаяться! Ну, вперед, Кастелле!

Как только мужчины уехали, благочестивая Анджелина стала молиться о спасении душ соотечественников, но, будучи еще и корсиканкой, не забыла попросить Всевышнего помочь ее мужу отомстить за невинные жертвы.

Пьетрапьяна приехали из Корте. Семья перебралась на континент, точнее, в Ниццу, более полувека назад, надеясь сколотить состояние. Доминик был портным. Мечты о богатстве не сбылись, и в конце концов нужда заставила его поселиться со всеми домашними в старом городе, на улочке у самого подножия Замковой горы. Насмешники прозвали эту часть города «малой Корсикой», поскольку жили там лишь переселенцы – островитяне, преуспевшие в жизни не больше Пьетрапьяна. Из всех детей, родившихся в этих старых семьях за долгие годы борьбы с неудачами, только Антуан, единственный сын Доминика и Базилии, остался с родителями. Получив звание офицера полиции, он сразу женился на своей землячке, Анне Баттини, с которой познакомился в отпуске. Анна достаточно любила мужа, чтобы согласиться жить в очень трудных условиях. На жалованье Антуана приходилось не только воспитывать троих детей, но и помогать старикам не умереть с голоду.

Как только выпадала свободная минутка, Сервионе, покинув уютную квартиру на бульваре Римбальди, отправлялись в «малую Корсику» повидать земляков. Во-первых, Пьетрапьяна – как уроженцы Корте, тс были им ближе всех. Затем – самых старых, бастийцев Поджьо. Старому Шарлю уже стукнуло восемьдесят, а его жена Барберина недавно отпраздновала семьдесят восьмой день рождения. Они кое-как перебивались благодаря тому, что все корсиканцы в Ницце считали своим долгом поручать ремонт часов только старику Поджьо. Потом Сервионе навещали бакалейщиков Жана-Батиста и Антонию Мурато, выходцев из Бонифачо. Обоим перевалило за семьдесят, но по сравнению с Поджьо они считались молодыми. Следовало заглянуть и к Паскалю и Коломбе Пастореччья, родившимся в Аяччо три четверти века назад в одном и том же месяце. Пастореччья держали небольшую колбасную лавочку, где можно было купить главным образом паштет из дроздов, фигателли, бруккьо^[1], «Ньоло», а порой и несколько бутылок «Орсино». Последними в списке значились Амеде и Альма Прато из Порто-Веккьо (семидесяти восьми и семидесяти шести лет от роду). Эту пару спасало от голодной смерти только то, что Амсде чинил старую обувь, а Альма оказывала медицинскую помощь беднейшим семьям округи.

Сервионе по мере возможности поддерживали этих несчастных, чьей судьбой не слишком интересовались даже их собственные дети. И теперь Анджелина с тревогой думала, что станется со старой Базилией и тремя малышами Антуана.

В ущелье Вилльфранш, в крошечном садике у лачуги, которую снимали Пьетрапьяна, комиссар Мюра объяснял коллеге:

– Похоже, Пьетрапьяна играли в шары, когда неожиданно нагрянули те…

– Вы уверены, что их было несколько?

– Судя по следам, по меньшей мере трое… Приехали на машине. Никакой борьбы, по-видимому, не было – все слишком быстро кончилось. Стреляли, очевидно, из автоматов… Пули уже нашли…

– И нет ничего, что могло бы навести нас на след преступников?

– Увы…

– А где бабушка?

– В хижине, с малышами.

– Как она?

Мюра молча пожал плечами. Но Сервионе продолжал настаивать:

– Она не видела убийц?

– Уверяет, будто нет.

– Будто?

– У меня такое впечатление, что мадам Пьетрапьяна молчит от страха.

– Я ее понимаю. Если только тс, другие, узнают…

– Разумеется…

– Ладно. Пойду поговорю с ней.

Бабушка Базилия неподвижно сидела на стуле возле печки. Маленькая Роза играла с куклой у ее ног, а двое детей постарше, Жозеф и Мария, что-то строили.

Когда вошел комиссар, Базилия подняла голову и по морщинистым щекам заструились слезы.

– Бедная моя Базилия, – сдавленным от волнения голосом пробормотал Сервионе.

В ответ старуха лишь покачала головой. Комиссар взял стул и уселся напротив.

– Расскажите, – шепнул он, крепко сжав ее сморщенные руки.

– Зачем?

– Я должен знать, Базилия, чтобы заставить их уплатить по счету.

– Это не вернет мне убитых…

– Само собой, но я не хочу, чтобы они ушли неотомщенными! Вы знаете, как я их всех любил?

– Знаю…

– Тогда расскажите…

Немного помолчав, старуха начала:

– Антуан, Доминик и Анна играли в шары. А мы с малышами пошли в лесок собирать травы… И вдруг я услышала стрельбу… В первые минуты до меня не дошло… Никак не думала, что это нас касается… Мало ли кто может стрелять… И только увидев всех троих… лежащих рядышком, в крови… я поняла, что случилось… О, эта кровь! До самой смерти она будет стоять у меня перед глазами!

– И что вы сделали?

– Сначала заперла малышей в доме – незачем им помнить такое. А потом пошла поглядеть на них, бедняжек… Все умерли… и кровь текла отовсюду… Не знаю, как я с ума не сошла… Думаю, только из-за детей… Теперь у них одна я. Это и помешало мне наложить на себя руки. А потом пришли люди… начали кричать. Тела закрыли брезентом, а женщины увели меня в дом… Очень славные люди… До приезда полиции они возились с малышами… И звонить поехал тоже кто-то из них… Вот и все.

– Базилия, – вкрадчиво проговорил Сервионе, – я не думаю, что вы рассказали мне всю правду.

– Почему?

– Я вас слишком давно знаю.

– Не понимаю…

– О нет, прекрасно понимаете! Вы же видели бандитов, не так ли?

– Нет!

– А я уверен в обратном… А если бы я вам сказал, что среди негодяев был Фред Кабри?

Старуха чуть заметно вздрогнула, и это не укрылось от комиссара. Теперь он не сомневался, что знает имя по крайней мере одного из убийц.

– В таком случае, вам известно больше моего…

– Нет, Базилия, при желании вы могли бы назвать мне и двух остальных, и меньше чем через час я бы отправил всю троицу за решетку!

– Повторяю вам…

– Ладно, не будем пререкаться, упрямая голова!

Он указал на детей.

– Вы решили молчать из-за них, да?

– У меня больше никого не осталось.

– И вы опасаетесь, как бы, узнав, что вы были свидетелем преступления, убийцы не принялись за малышей?

– Я ничего не видела! Я ничего не знаю!

Сервионе немного помолчал.

– Вы отдаете себе отчет, Базилия, что своим молчанием вы предаете Антуана, Доминика и Анну? – наконец спросил он.

– Я?

– Черт возьми! Разве не вы пытаетесь