как осуществление красоты. Основы эстетики. М., «Прогресс-Традиция», 1998, стр. 239–240.

(обратно)

28

Лосский Н. О. Мир как осуществление красоты. Основы эстетики. М., «Прогресс-Традиция», 1998, стр. 239–240.

(обратно)

29

Rudolf Otto. The idea of the holy. Oxford and New Jork, «Oxford University Press», 1950, p. 215.

(обратно)

30

Грэбер Л. Дикая природа как священное пространство, стр. 56.

(обратно)

31

Грищенко В. Н. Экологическая этика и заповедное дело. — «Заповiдна справа в Украiнi», т. 7, вып. 1, 2001, стр. 3.

(обратно)

32

«Разбитый компас. Журнал Дмитрия Галковского», 1997, № 3.

(обратно)

33

Галковский Д. Поэзия советская. Из материалов к «Энциклопедии Высоцкого». — «Новый мир», 1992, № 5.

(обратно)

34

Случайно попавшийся мне в момент написания этого текста пример полемики вокруг Галковского и поэзии советской. Цитирую — из сетевого журнала «Русскiй Удодъ»: «<…> При видимом сходстве фундаментально антисоветских позиций „РУ“ и Д. Е. Галковского есть один пункт, где они принципиально расходятся. Имею в виду датируемую 1992 годом статью С. Кизюкова „Поэзия советская“ („РУ“, 2001, № 11, февраль), где он прямо полемизирует с выступлением Галковского в „Новом мире“ (1992, № 5. — А. В.). <…> Со своей стороны Галковский Д. Е. у себя на сайте периодически вывешивает среднеидиотические советские стишки <…> Так вот, Галковский доказывает личностную неполноценность советского человека и бессмысленность советского опыта (тотальная идиотия совка, замечательно отражающаяся в его „поэзии“). Коротко говоря, СССР — прореха Русской истории, эпоха „поражения интеллектуального и духовного центра нации“. Кизюков высказывает точку зрения чуть ли не строго обратную: „…советская поэзия в чистом ее виде, возникшая внутри этой империи и жившая собственной, ни на что не похожей жизнью, охватывает период примерно в тридцать лет: с конца 50-х до конца 80-х годов. И это крайне сложное явление, которое сравнимо только с серебряным веком русской поэзии“, „советская поэзия была одним из величайших явлений культуры 20 века“. И несмотря на весьма и весьма скептическое отношение к советскому образу жизни (а то и прямо враждебное), тов. Кизюков дерзко заявляет буквально следующее: „Советский поэт — как правило, очень широко мыслящий и глубоко чувствующий человек, даже если он окончательная сволочь и гад“…» Ну и так далее.

(обратно)

35

Кое-что залетело случайно, вроде стихотворения А. Межирова «Возле трех вокзалов продавали / Крупные воздушные шары…».

(обратно)

36

Свящ. Павел Флоренский. Столп и утверждение Истины. М., 1914, стр. 250.

(обратно)

37

Леонтьев К. Собр. соч. Т. 8. М., 1912, стр. 172.

(обратно)

38

Не можем удержаться от искушения хотя бы вкратце пересказать те сведения о дальнейшей судьбе Фогелера, которые приводит К. Азадовский. Один из виднейших представителей новых течений в немецкой живописи и графике начала XX века, он впоследствии сближается с рабочим движением, в 1932 году переезжает в СССР и через десять лет умирает в эвакуации, в больнице колхоза «Буденновский» Ворошиловского района Карагандинской области Казахстана. Как видим, кроме основного сюжета в книге есть пусть едва прочерченные, но не менее удивительные побочные линии.

(обратно)

39

Добавим, что практически через всю переписку Рильке и Бенуа своеобразным контрапунктом проходят просьбы немецкого поэта пересылать ему свежие номера «Мира искусства» и ответные реплики Бенуа вроде следующей: «Я уже неоднократно просил редакцию „Мира искусства“ выслать Вам журнал и каждый раз получал на то согласие г. Дягилева, но почему-то Вам все еще его не посылают. Как только буду в Петербурге — непременно распоряжусь, чтобы наконец это сделали».

(обратно)

40

«Здесь Горький. Я не принадлежу к его поклонникам… Но будь он русским человеком, мне хотелось бы его как-нибудь повидать; потому что я испытываю жажду, голод, словом, тоску по русским людям. Но Бог знает, кто он, Горкый; он живет богачом, капиталистом, социялистом, великим художником — но есть ли он русскый человек?» (последнее предложение написано Рильке по-русски).

(обратно)

41

Нельзя не упомянуть также еще одного серьезного исследователя жизни Солоневича — Игоря Воронина, заместителя главного редактора газеты «Монархист».

(обратно)

42

Второй автор книги — Улла Риутта, финская журналистка.

(обратно)