пряди на груди. Она сидела неподвижно, позволяя ему играть со светлыми локонами… Чуть погодя генуэзец прошептал:

— Катеринетта… Ты очаровательная женщина. Ведь ты же женщина, правда?

Потрясенная, она воззрилась на него.

— Ну, конечно!

Пагано серьезно посмотрел на нее. От волнения она улыбнулась, и внезапно выражение его лица изменилось, он со вздохом склонил голову и приник к ее ключицам.

— Я рад, очень рад, Катеринетта. Ведь Дориа… Ты понимаешь, что потомок рода Дориа не вправе выказывать свою любовь ребенку. Это опорочило бы честь нашего рода.

Только сейчас до нее дошел истинный смысл его слов, но она ни на миг над этим не задумалась, а лишь растерянно переспросила:

— Любовь?.. — Но больше ничего сказать не успела, ибо Пагано внезапно выпрямился, прикоснулся губами к ее устам и крепко прижал к себе.

Катерина чуть не задохнулась, но она уже знала, что происходит: точно так же мать целовалась с Николасом. Ей хотелось замереть в неподвижности, чтобы сполна насладиться этим новым ощущением, но неожиданно губы сами собой приоткрылись. Испугавшись, она отпрянула, и генуэзец тут же отпустил ее.

— Ну, конечно, еще слишком рано. Мы не должны делать этого сейчас. Позволь, я провожу тебя домой.

Испуганная и разочарованная, Катерина не нашла в себе сил даже заплакать.

— Я нечаянно, честное слово! Давай попробуем еще раз…

— Неужто ты думаешь, я этого не хочу? — воскликнул Пагано. — Но мне этого мало, принцесса! Однако еще неделя — и я уеду отсюда. А пока смогу вернуться, пройдет немало лет…

Внутри что-то болезненно сжалось.

— Ты скоро отплываешь?

Он кивнул.

— Сперва в Италию, а затем — кто знает? Думаю, меня ждут самые увлекательные приключения, но придется отправиться в путь в одиночестве…

— Возьми меня с собой, — предложила Катерина.

Его лицо не скрывало ни удивления, ни томительного желания. Но тут же он поспешил встряхнуться.

— Нет, нет, это невозможно. У нас нет времени ни для помолвки, ни для брачного контракта. Твоя тетушка не вправе решать такие вещи сама, а послать кого-то к твоей матери мы не успеем. Я не могу взять тебя с собой, моя красавица, хотя отдал бы за это все на свете! Мы даже не вправе больше видеться с тобой, иначе я рискую зайти слишком далеко: это сильнее меня… И тогда ты меня возненавидишь!

Мадонна Катерина де Шаретти нельи Дориа…

— Ты хочешь на мне жениться? — воскликнула Катерина. Ей пришлось опустить глаза, чтобы взглянуть на него, ибо Пагано, сняв с головы берет, упал перед ней на колени.

— Конечно, я мечтаю, чтобы ты стала моей женой! Я жажду показать тебе весь мир и представить флорентийским князьям, — едва слышным шепотом произнес генуэзец. — Но как такое возможно?

…И через неделю они сбежали из дома.

* * *

Впрочем, поначалу это вовсе не походило на бегство, и тетушка с дядюшкой с радостью пожелали им доброго пути, уверенные, что молодой человек должен отвезти дочь Марианы де Шаретти в Брюгге. Вместо этого влюбленные отправились в Антверпен. Там генуэзец рассчитал служанку Катерины, и вместе с ней и со своими челядинцами погрузился на корабль. Огромный, восхитительный корабль, носивший название «Дориа».

Конечно, в самом начале пути ей пришлось признаться в том, что она еще не стала по-настоящему женщиной, и Катерина решила сперва, что возлюбленный рассердился: ведь он вышел из каюты без единого слова. Однако, вернувшись, он заявил, что это не имеет никакого значения, и он готов подождать, сколько нужно, ведь все равно бумаги окажутся у них на руках не раньше Генуи.

Она не имела ни малейшего понятия, что для свадьбы нужны какие-то бумаги, но не усомнилась в его словах. Пагано осыпал ее подарками и лакомствами, хотя и не лег с ней в постель, как втайне надеялась Катерина; но днем они часто бывали вместе, играли в карты, он рассказывал забавные истории, щекотал и целовал ее, и девочка была в восторге. Он даже купил ей роскошное платье и с гордостью прогуливался с ней по палубе корабля.

На борту были и другие женщины. Поначалу они порой лукаво подмигивали Катерине, но та прекрасно знала, что не следует обращать на них внимания, — как-никак, она выросла в портовом городе… Штурман был с ней очень любезен, и чернокожий паж стал вежливым и послушным, — стоило мессеру Пагано отозвать его на пару слов, поигрывая тросточкой… В общем, все это было бы похоже на сказочный сон, если бы не новая нянюшка-фламандка, которая то и дело заставляла Катерину принимать ванны и глотать какие-то снадобья и порошки для улучшения цвета кожи. Впрочем, девочка подчинялась беспрекословно, чтобы Пагано мог гордиться ею перед флорентийскими князьями. Она верила, что он сдержит слово, и они поженятся, как только это будет возможно. Она выйдет замуж раньше, чем Тильда, и ее муж будет старше и богаче Николаса, и куда более знатного происхождения…

И потому все время, пока корабль, вышедший из Антверпена, плыл вдоль берегов Франции и Португалии, и мимо Геркулесовых Столпов к своему пункту назначения, Катерина де Шаретти продолжала неустанно молиться…

А тем временем в Брюгге Мариана де Шаретти старалась устроить превосходный рождественский праздник для своей старшей дочери Тильды, для всех служащих и домочадцев. Она пыталась не слишком скорбеть по своему единственному сыну Феликсу, погибшему на поле брани, и не очень скучать по Николасу, своему супругу, уехавшему во Флоренцию, а также по младшей дочери Катерине, которая (если судить по не слишком частым и подробным письмам) вполне была довольна своей жизнью в Брюсселе и отнюдь не торопилась возвращаться домой.

* * *

Итак, Катерина де Шаретти была счастлива, и мессер Пагано Дориа также чувствовал себя превосходно. Путешествие оказалось весьма выгодным и приятным. До сих пор его постигла лишь одна-единственная неприятность, — но и это, по воле Божьей, можно будет исправить… И не успел он оказаться в Италии, как и впрямь все решилось само собой. Он повстречал отца Годскалка.

Поначалу, впрочем, он и не смекнул, какая это удача. Встреча случилась, едва лишь корабль бросил якорь в Порто Пизано, служившем гаванью для Пизы и Флоренции. У мессера Пагано было полно хлопот с налогами, таможней и грузом, — а ведь еще требовалось уговорить Катерину оставаться на борту и объяснить, что она не должна появляться с ним на людях, покуда они не будут женаты, дабы никто и ничто не смог их разлучить…

И надо же было этой старой фламандской ведьме подучить девчонку переодеться пажом: в конце концов, если у него есть один чернокожий слуга, так почему не быть и второму — беленькому?.. Тут уж пришлось