ничего не оставалось, кроме как продолжать идти вперед и надеяться, что она не потеряет дорогу. Она не могла припомнить, чтобы снегопад, который ничего не предвещало, начинался когда-нибудь так неожиданно. Или чтобы так быстро намело столько снега.

А затем, как раз тогда, когда испуг начал перерастать в панический страх, она увидела свет. Или то, что на мгновение показалось светом, вспыхнувшим сквозь ослепительную белизну снега и мрак серого дня. Затем все исчезло, и она в панике подумала о миражах в пустыне – но где она вообще могла слышать о них?

А потом это снова появилось там же. И она поняла, что это был не свет, а человеческая фигура – объемистая фигура женщины в серой шляпе, целиком укутанной в серый плащ. Каким же образом абсолютно серая фигура на мгновение показалась похожей на свет лампы? Но этот вопрос она задала себе намного позже. В тот момент она могла только рыдать от облегчения, хотя вовсе не была уверена в том, что женщина не заблудилась и не испугана так же, как и она.

По крайней мере, она была человеком. По крайней мере, ушло жуткое чувство беспомощности и одиночества.

– Я подумала, что здесь кто-то есть, – голос женщины успокаивал, и он вовсе не был испуганным или растерянным. Она поцокала языком. – Вам бы лучше зайти внутрь, милочка. Там тепло. И чайник вскипел. Я приготовлю вам чашку хорошего чая.

Внезапно Джун увидела позади этой женщины темно-серую массу постройки – маленького домика с соломенной крышей. Женщина взяла ее за руку и решительно повела к нему. Самый великолепный особняк, который она когда-либо посещала, не выглядел в глазах Джун более желанным.

– Ах, – сказала она, когда они зашли внутрь, и женщина в сером плотно закрыла за ними дверь. – Ах, благодарю вас. Но как Вы узнали, что я была там? Я легко могла пройти мимо. Я могла вообще не увидеть ваш дом. Мне страшно подумать, что это могло случиться.

Домик выглядел уютнее всех домов, которые она когда-либо видела, хотя мог целиком поместиться в спальне, ожидавшей ее в Хэммонд-Парке. Большую часть его занимала комната, служившая одновременно и кухней, и гостиной. Из нее был вход в другую комнату, по-видимому, спальню. В очаге бойко потрескивал огонь, чайник над ним весело пел свою песенку.

Было так тепло и уютно, что Джун от радости почему-то хотелось заплакать. Что она и сделала, к своему величайшему смущению.

– Ну что вы, милочка, – сказала женщина в сером. Она подошла к Джун и, стоя перед ней, начала развязывать ленты ее капора и расстегивать пуговицы на плаще так, словно Джун была ребенком и не умела делать это сама. – Теперь вы в безопасности. Теперь все будет хорошо. Ваши блуждания закончились.

Она чувствовала себя в безопасности. Она чувствовала себя счастливой, несмотря на отдаленное и смутное беспокойство о Бене и Молли, и о том, что подумают ее родственники в Хэммонде.

Женщина в сером сняла свой плащ и шляпу, обнаружив опрятное, но немодное платье из серой шерсти и золотистые с сединой волосы, собранные в аккуратный узел на затылке. Она была полной и неприметной, ей могло быть сколь угодно от сорока до шестидесяти, хотя морщин на ее лице не было. Джун, которую лишь совсем недавно отпустил страх от испытанного почти смертельного приключения, подумала, что это, наверное, самое красивое лицо, которое она когда-либо видела.

– Благодарю вас, – глупо повторила она снова. А затем оказалась сидящей возле очага в кресле, в котором чувствовала себя удобнее, чем в любом другом, в котором когда-либо сидела. В руке у нее была чашка чая, а на тарелке, стоявшей на подлокотнике, ломоть хлеба с маслом.

– Ох, – она на миг прикрыла глаза, – я никогда не пила такого вкусного чая.

Полная леди, стоявшая перед очагом, довольно улыбнулась.

– Я – Джун Николс, – сказала виконтесса. – Я ехала в Хэммонд-Парк на празднование Рождества, когда у моей кареты сломалась ось. А потом пошел снег. И вот теперь я навязала вам свою компанию, а моя семья будет волноваться. И моего кучера и горничную тоже застигнет снегопад.

Ее спасительница наклонилась к ней и ласково погладила по плечу.

– Элси Паркс, – представилась она. – Вам не о чем беспокоиться, милочка. Те двое будут в безопасности. И никто не будет волноваться. Все будет хорошо.

Разумеется, в этих словах не было никакого смысла. Откуда госпожа Паркс могла знать, что Бен и Молли не затеряются в снегу? И откуда она могла знать, что в Хэммонде не будут волноваться, если видели, что началась метель, а она не приехала? И все же Джун почувствовала себя странным образом успокоенной. Она расслабилась. Полностью.

Это было такое спокойное место. Самое спокойное место на свете. Она снова улыбнулась и поднесла чашку к губам.

– Благодарю вас, – еще раз повторила она.

Часть 3

Виконт вдруг понял, что думает о том, где Джун проводила Рождество в те годы, когда в Хэммонд приезжал он. У нее не было никого, кроме отца. И, конечно, всей его семьи, принявшей Джун как родную, когда ее отец женился на его тетке.

Где она проводит Рождество в этом году? На этот раз был ее черед посещать Хэммонд, но у нее оказались другие планы, и в Хэммонд следовало приехать ему. Так написала его бабушка, но не сообщила, каковы эти планы.

У нее были друзья. Он иногда слышал о ней, хотя не видел более пяти лет. Вначале он ожидал, что через его поверенного, который занимался ее делами, она попросит выделить средства на маленькое домашнее хозяйство, чтобы спокойно жить одной. Он беспокоился о ней. Ей в то время было только двадцать. Но этого так и не случилось.

Он был рад, что у нее были друзья. Он был рад, что у нее была своя жизнь.

Он задавался вопросом, были ли у нее любовники. Но никогда не было ни малейшего намека на скандал.

Сейчас ей только двадцать два. Столько же, сколько было ему, когда он женился на ней. Тогда она была ребенком, красивым невинным ребенком. Ему казалось, что именно в этом он нуждался после ужасов войны. Он жаждал молодости, невинности, красоты и спокойствия. И поэтому, когда все это ему предложили, он завладел этим и невольно уничтожил меньше, чем за три месяца. О да, меньше. Она оставалась с ним всего три месяца прежде, чем сбежать и вернуться к своему отцу. Но все было разрушено еще до этого.

Он не поехал за ней, чтобы вернуть назад, даже несмотря на то, что ее отец и мачеха – его дядя и тетя – выполнили свой долг и сообщили ему, что она у них.

С тех пор он ее не видел.

И твердо сказал себе, что не испытывает ни малейшего желания видеть снова. Ему было жаль, что он не может каким-либо образом освободить ее, но это было невозможно. Никаких причин для аннулирования брака не было, а развод он вообще не рассматривал, даже если бы имел доказательства ее неверности.