одной заграничной знаменитости, специалисту по котлостроению. Профессор ответил: «Гореть не может и не будет». — «Нет, будет!» — сказали советские ученые. И антрацитовая пыль загорелась несчетным числом электрических ламп. «Горит», — протелеграфировали наши ученые заграничному профессору. «Не верю», — ответил им профессор. Все засмеялись. Глядя на ребят, засмеялась и сама рассказчица, да громко, весело.

— А все ж таки поверил? — спросил кто-то:

— Поверил, конечно. Это ведь давно было, С тех пор им там, за границей, многому пришлось поверить.

Ольга Максимовна взглянула на ручные часы и заторопилась:

— Пора.

Ребята быстро построились. Виктор подал команду, и колонна двинулась к огромному корпусу.

Борис стоял на месте и смотрел ремесленникам вслед. Ему было немножко не по себе — не то что обидно, как-то сиротливо стало. Но тут Ольга Максимовна оглянулась и кивком головы подозвала его к себе:

— Ты что отстаешь? Пойдем вместе. Сегодня особенно интересно посмотреть: сталь-то девяностомиллиметровая! Выдержат ли вальцы…

— Выдержат, — сказал Борис уверенно, — Отец ручается.

Ольга Максимовна сбоку глянула на него и улыбнулась:

— Выдержит, конечно. Вот и посмотрим.

Через широкие ворота они вошли в цех. Там все было огромное: и сам цех, и стальные темно-шоколадного цвета цилиндры, напоминавшие паровое со снятыми колесами, и машины-автоматы… Но ни к чему этому Борис не присматривался, а только искал глазами отцовы вальцы.

И он их увидел. Это были гигантские стальные валы, лежавшие горизонтально на возвышении. На конце самого большого из них выдавалась какая-то «коробка», тоже огромных размеров.

Борис рванулся, чтобы бежать к вальцам, туда, где стояла группа людей в пиджаках и галстуках, но Ольга Максимовна схватила его за руку.

— Куда ты? — крикнула она. — Сгоришь! Там сейчас такое будет!

— А как же те люди? — спросил Борис.

— Те люди — инженеры. Они будут наблюдать, как пойдет вальцовка.

Борис был обижен, что его не пустили к вальцам отца, и сказал:

— А инженеры не горят?

— Экий ты! — усмехнулась Ольга Максимовна. — Они сейчас отойдут. Ты лучше вон туда смотри: сейчас откроется нагревательная печь.

И она показала взглядом на какое-то сооружение, похожее на дом, но без окон, без дверей, без трубы.

Пока она объясняла ребятам, как действует эта печь, Борис по всему цеху искал глазами отца. Нет, его нигде не было видно.

Ребята вдруг заговорили, задвигались. Борис оглянулся. Передняя стена печи медленно поднималась вверх. Поднялась, и Борис увидел «комнату», в которой свободно разместился бы весь его класс — с партами, с доской, с учительским столом. «Комната» была залита ярким розовым светом. Через какие-то щели внутрь ее врывались короткие языки пламени и плясали, плясали, плясали у стен. И вот из этой печи стал медленно, торжественно, прямо-таки величественно выплывать на подставках раскаленный добела четырехугольный стальной лист-гигант. Выплыл и остановился, сияющий, будто радовался, что наполнил весь цех светом и нестерпимым жаром.

Ребята попятились еще дальше, но все равно их так обжигало, что, казалось, вот-вот вспыхнут волосы на голове.

Сверху спустились железные крюки. К ним подбежали двое рабочих, что-то поправили длинными тростями и, прикрывая от жара лица рукавицами, бросились прочь от листа. Крюки подхватили лист и понесли его по воздуху к вальцам. Металлическая «коробка» на конце вала вдруг разломилась пополам. Получилось что-то вроде чудовищных челюстей. Но как только лист оказался на вальцах, «челюсти» опять сомкнулись.

— Что это за «коробка»? — спросил Борис Ольгу Максимовну.

— Это же и есть подшипник, что тогда поломался. Ну, друг, держись! — сказала она подшипнику.

Воздух над раскаленным листом дрожал и струился, как марево над степью в жаркий летний день. И вот сквозь это марево Борис увидел наконец отца.

Он стоял вверху, на железном мостике, как капитан на корабле, и смотрел на огненную махину. Вдруг нагнулся и тронул руками какой-то рычаг. И тотчас громадные валы пришли в движение, сдавили раскаленный стальной лист и стали медленно вращать его вправо. Еще движение рукой — и немного согнутый лист заворочался влево. Отец поворачивал то рычаги, то штурвалы — и послушные ему валы-гиганты вращали то в одну, то в другую сторону этот огромный кусок стали, пока он не превратился в гигантский пустотелый цилиндр.

— Ну вот и выдержали, — сказала Ольга Максимовна.

Цилиндр постепенно остывал, темнел и из алого стал темно-вишневым. Отец махнул рукой. Сбоку выскочил рабочий с длинной рейкой в руке. Он что-то измерил на цилиндре и кивнул головой. Отец снял брезентовые рукавицы, положил их на штурвал и, твердо ступая, пошел по железным ступенькам вниз. Его тотчас окружили инженеры.

* * *

Спустя немного времени отец с Антошкой на руках и Борис уже шли по кленовой аллее завода. Они возвращались домой. Антошка прижималась щекой к виску отца, бросала на Бориса негодующие взгляды своих темных, как вишни, глаз и жаловалась:

— Папа, он меня как бросил к мороженщице! Я сидела-сидела, сидела-сидела и чуть не умерла.

Солнце уже сильно склонилось к западу и смотрело им в лица. Неужели это то самое солнце, которое встало только сегодня? Борис вспомнил свое пробуждение, пустынные улицы, встречу с кузнецом Иваном Федоровичем, класс, собрание и все, все, что в этот день произошло.

— Папа, — с удивлением воскликнул он, — какой сегодня большой день! Как в него много всего вместилось!

1950