начал к ней придвигаться, Дженни Филдз подумала, что ему не помешало бы «Валентиново лечение». Но, к сожалению, она не носила с собой ирригатор. К тому же для этой операции требуется, по меньшей мере, согласие пациента. А вот что у нее с собой было, так это скальпель; с ним она никогда не расставалась. У него был отколот самый кончик: то ли его уронили на пол, то ли в раковину, словом, для сложных операций он не годился. Скальпель был очень острый и постоянно разрезал шелковые кармашки в сумке. Тогда она нашла футляр от градусника и верхней половинкой, как колпачком авторучки, закрыла лезвие. Именно этот колпачок она и сняла, когда солдат подсел к ней и небрежно облокотился на подлокотник, который был — вот ведь какая глупость! — один на два кресла. Его длинная рука, свешивавшаяся с подлокотника, вздрагивала, как бока лошади, отгоняющей мух. Дженни в одной руке держала скальпель на дне сумки, а другой крепко прижимала сумку к себе. Ей представлялось, что платье медсестры сверкает, как священный щит, и что именно белизна притягивает этого хищного извращенца.

«Моя мать, — писал Гарп, — провела всю свою жизнь в постоянной готовности дать отпор покушавшимся на ее сумочку или на нечто, по ее мнению, более ценное».

Тогда, в кинотеатре, солдата явно интересовала не сумка. Его рука легла ей на колено.

— Убери свои поганые руки, — Дженни произнесла эти слова вслух, так что кое-кто из зрителей обернулся.

— Да ладно тебе, — страстно простонал солдат и быстро залез ей под юбку: ее колени оказались крепко стиснутыми, и в то же мгновение вся его рука, от плеча до запястья, была взрезана, как спелая дыня. Скальпель, направленный умелой рукой Дженни, прошел через китель и рубашку и аккуратно рассек кожу и мышцы так, что на локтевом сгибе обнажилась кость. «Если бы я хотела его убить, — заявила она позже в полиции, — я бы полоснула его по запястью. Я медицинская сестра и знаю, как люди истекают кровью».

Солдат орал благим матом. Вскочив на ноги, он здоровой рукой двинул Дженни по уху с такой силой, что у нее зазвенело в голове. Ответным взмахом скальпеля она срезала с его верхней губы кусочек, напоминавший по форме и толщине ноготь большого пальца. «Я не хотела перерезать ему горло, — заявила она позже в полиции. — Я целилась отрезать нос, но промахнулась».

Крича от боли, солдат на четвереньках дополз до прохода между рядами и тем же манером двинулся дальше, к спасительному свету фойе. В зале какая-то женщина визжала от страха.

Дженни вытерла скальпель о сиденье, опустила его в сумку и аккуратно надела на лезвие футляр от градусника. Затем пошла в фойе, откуда неслись душераздирающие вопли и призыв администратора, обращенный в темноту зрительного зала: «Ради Бога, нет ли здесь врача?».

Медсестра, по крайней мере, в зале была, и она добросовестно поспешила оказать пострадавшему первую помощь. Увидев ее, солдат тут же лишился чувств, и отнюдь не из-за потери крови. Дженни знала, как кровоточат лицевые порезы; они всегда выглядят очень опасными, хотя на самом деле ничего особенно страшного нет. Куда более глубокий разрез на руке, конечно, требовал немедленной обработки, но смерть от потери крови солдату не грозила. Разумеется, никто из присутствующих, кроме нее, этого не понимал, поскольку крови было много, особенно на ее белой униформе. Так что гадать, чьих это рук дело, долго не пришлось. Администратор кинотеатра не подпустил ее к лежавшему в обмороке солдату, а кто-то даже отобрал у нее сумку. Сошедшая с ума медсестра! Безумная потрошительница! Дженни Филдз, однако, сохраняла полное спокойствие. Она полагала, что стоит появиться стражам порядка — и все станет на свои места. Однако и полицейские не проявили должного понимания.

— Ты давно встречаешься с этим малым? — спросил один из них по дороге в полицейский участок.

А чуть позже другой задал не менее содержательный вопрос:

— С чего ты взяла, что он собирался напасть на тебя? По его словам, он просто хотел познакомиться.

— Это серьезное оружие, лапочка, — сообщил ей третий полисмен. — Не советую тебе таскать с собой подобные штуки. Может плохо кончиться.

В результате Дженни пришлось ждать братьев для улаживания дела. Оба занимались юриспруденцией в юридической школе Кембриджа, на другом берегу реки. Один учился, а другой преподавал право.

«Оба, — писал Гарп, — разделяли мнение, что юридическая практика — занятие вульгарное, изучение же права возвышает и облагораживает».

По прибытии братья не спешили ее утешить.

— Ты сведешь мать в могилу, — сказал один.

— И почему ты не осталась в Уэлсли?! — воскликнул другой.

— Одинокая девушка должна уметь себя защищать, — заметила Дженни. — Что может быть естественней?

Тогда один из братьев осведомился, может ли она доказать, что не имела с пострадавшим никаких отношений.

— Признайся только нам, — прошептал ей на ухо второй защитник, — ты давно с ним встречаешься?

Ситуация разрядилась, когда полиция выяснила, что солдат — из Нью-Йорка, где у него жена и ребенок. В Бостоне он был в увольнительной и больше всего на свете боялся, что эта история дойдет до его половины. Сошлись на том, что это будет ужасно для всех, и в результате Дженни отпустили с миром. Когда она стала требовать, чтобы полиция вернула ей скальпель, младший брат сказал:

— Ради Бога, Дженнифер, ты что, не можешь стащить еще один?

— Я его не стащила! — заявила Дженни.

— Тебе надо бы завести подруг, — посоветовал старший.

— Студенток Уэлсли, — повторили братья хором.

— Спасибо, что пришли, — поблагодарила Дженни.

— О чем речь, мы же родные! — ответил один.

— Кровь — не вода, — добавил другой и тут же смешался: униформа Дженни была вся в пятнах крови.

— Дженнифер, — сказал старший брат, который в детстве был для нее примером во всем. Голос его звучал весьма серьезно. — Не советую тебе связываться с женатыми мужчинами.

— Я порядочная девушка, — заявила она.

— Маме мы ничего не скажем, — успокоил младший.

— Отцу, разумеется, тоже, — подвел черту первый. В неуклюжей попытке придать их встрече семейную теплоту он подмигнул ей, скривив лицо, и у Дженни на миг создалось впечатление, что ее первый в жизни идеал страдает нервным тиком.

Рядом с братьями красовался плакат с изображением дяди Сэма. Крошечный солдатик, весь в коричневом, стоял на большой ладони дяди Сэма и готовился спрыгнуть на карту Европы. Под плакатом надпись: «Поддержите наших ребят!». Старший брат взглянул на Дженни, изучавшую плакат.

— И никогда не связывайся с солдатами, — добавил он, не подозревая, что через несколько месяцев сам станет