мыслями.

— Как вы меня нашли? — поинтересовался советник, внимательно разглядывая убегающую справа стену Коммунального кладбища.

На фоне неба четко выделялась треугольная крыша крематория.

— Искать вас здесь мне посоветовал криминальдиректор доктор Мюльхауз. — Форстнер пожал плечами, словно желая сказать: «Все знают, где по пятницам бывает Мок».

— Никогда не позволяйте себе подобных жестов, Форстнер. — Мок внимательно смотрел на него. — Вы пока что являетесь всего лишь моим ассистентом.

Прозвучало это достаточно зловеще, но не произвело на Форстнера ни малейшего впечатления. Мок не спускал глаз с его широкого лица («маленькая жирная рыжая каналья») и в бог весть который раз, Вопреки доводам рассудка, пообещал себе уничтожить наглеца подчиненного. Это было нелегко: Форстнер был принят в криминальный отдел одновременно с вступлением в должность нового полицайпрезидента — фанатичного нациста обергруппенфюрера СА Эдмунда Хайнеса. Моку стало известно, что его ассистенту протежирует не только Хайнес, Форстнер хвастался дружбой с самим обер-президентом Силезии Хельмутом Брюкнером, которого нацисты навязали вскоре после того, как выиграли выборы в рейхстаг. Однако советник служил в полиции почти четверть века и знал, что уничтожить можно любого. До тех пор пока у него есть власть, пока криминальным отделом руководит старый масон и либерал Мюльхауз, он мог не допускать Форстнера к серьезным делам, поручая ему, к примеру, переписывать проституток у отеля «Савой» на Тауенцинплац или проверять документы у гомосексуалистов возле памятника императрице Августе на променаде у Школы изящных искусств. Более всего Мока бесил тот факт, что ему не известка ни одна слабость Форстнера — его досье было чисто, ежедневное наблюдение лишь подтверждало лапидарную характеристику: «тупой служака». Правда, близкие отношения с Хайнесом, о котором всем было известно, что он педераст, рождали некие смутные подозрения, однако этого было слишком мало, чтобы подчинить себе внедренного в полицию агента гестапо Форстнера.

Они подъезжали к Зонненплац. В городе бурлила жизнь, скрытая от тех, кто привык спать по ночам. На повороте заскрежетал трамвай, который вез рабочих второй смены с фабрики Линке, Гофманна и Лаухгаммера, мерцали газовые фонари. Машина свернула вправо на Гартенштрассе; возле рынка стояли подводы с картофелем и капустой; дворник дома в стиле модерн на углу Театерштрассе ругательски ругался, исправляя фонарь на воротах; двое пьяных буршей приставали к проституткам, которые с надменным видом прохаживались под зонтиками перед Концертным залом. «Адлер» проехал мимо автомобильного салона Коченройтера и Вальдшмидта, здания Силезского ландтага и нескольких отелей. С ночного неба сыпалась мглистая морось.

Остановились они по другую сторону Центрального вокзала — на Тайхекерштрассе напротив душевых. Мок и Форстнер вылезли из автомобиля. Их пальто и шляпы мгновенно покрылись водяной пылью, морось оседала на черной щетине Мока и на гладко выбритых щеках Форстнера. Спотыкаясь о рельсы, они перешли на боковой путь. Там было полно полицейских и железнодорожников, возбужденно обсуждающих происшествие. Приближался, характерно прихрамывая, полицейский фотограф Хельмут Элерс.

Старик вахмистр, которого посылали на самые чудовищные преступления, подошел к Моку, держа в руках керосиновый фонарь.

— Криминальвахмистр Эмиль Коблишке явился, — доложил он, как всегда, хотя нужды в этом не было: советник прекрасно знал своих подчиненных. Коблишке спрятал в кулак сигарету и сказал: — Обычно там, где оказываемся господин советник и я, ничего хорошего не жди, но здесь, — вахмистр взглядом указал на салон-вагон с табличкой «Берлин — Бреслау», — совсем уж скверно.

В коридоре вагона все трое осторожно переступили через лежащее на полу тело проводника. На одутловатом лице мертвеца застыла гримаса боли. Следов крови не было видно. Коблишке взял покойника за воротник и посадил. Голова проводника свесилась набок. Когда вахмистр расстегнул ворот железнодорожного мундира, Мок и Форстнер наклонились, чтобы осмотреть спину.

— Эмиль, поднеси-ка фонарь поближе. Ничего не видно, — приказал Мок.

Коблишке поставил фонарь на пол и перевернул покойного на живот, затем снял с одной его руки рукава кителя и рубашки, после чего энергичным рывком обнажил ему шею и спину. На шее и лопатке мертвеца виднелось несколько красных пятнышек, окруженных синеватой припухлостью. К спине проводника прилипли три раздавленных скорпиона.

— Неужели три таких насекомых способны убить человека? — Форстнер в первый раз проявил невежество.

— Это не насекомые, Форстнер, а паукообразные. — Мок даже не пытался скрыть презрения. — А кроме того, еще предстоит вскрытие.

Насколько в случае проводника у полицейских могли еще быть какие-то сомнения, настолько причина смерти двух женщин в салоне была очевидна.

Мок часто ловил себя на том, что трагическое известие вызывает у него какие-то нелепые, не подходящие к ситуации мысли, а страшная, отвратительная картина — смешливость. Когда умерла в Вальденбурге его мать, первое, что пришло ему в голову, были чисто хозяйственные соображения: что делать с огромной старой тахтой, которую невозможно вытащить ни через дверь, ни через окно? При виде худых белых щиколоток сумасшедшего нищего, избивающего мальчишку около бывшего здания полицайпрезидиума на улице Шубрюкке, 49, на него напал приступ идиотского смеха. Вот и сейчас, когда Форстнер поскользнулся в луже крови на полу салона, Мок рассмеялся. Коблишке не ожидал от советника такой реакции. Сам он многое повидал за время службы, но зрелище, открывшееся их взорам, второй раз в жизни вызвало у него нервную дрожь. Форстнер выбежал из салона. Мок начал осмотр.

Семнадцатилетняя Мариетта фон дер Мальтен, обнаженная ниже пояса, лежала на полу. Густые пепельно-серые распущенные волосы напитались, как губка, кровью. Лицо перекошено, словно от внезапного паралича. По обе стороны от ее вспоротого живота лежали гирлянды кишок. В разрезанном желудке видны были непереваренные остатки еды. Моку показалось, будто в брюшной полости что-то шевелится. Преодолевая отвращение, он наклонился над телом девушки. Смрад был невыносимый. Мок сглотнул слюну. Среди крови и слизи бегал маленький юркий скорпион.

Форстнера рвало в уборной. Коблишке комично подпрыгнул, потому что под подошвой у него что-то затрещало.

— Проклятье, да их тут полно! — вскрикнул он.

Они осмотрели все углы салона и пришибли еще трех скорпионов.

— Хорошо, что ни один из них не ужалил нас, — просипел