за великодушное предложение и сказал, что, когда ему хочется развлечься и досыта посмеяться, он читает не «Панч», а куда более весёлые учёные труды глубокочтимого оппонента. Что же касается автора рисунков, то он, Мак-Доннел, полагает, что здесь дело обошлось без всевышнего, сатаны и космических пришельцев.

Профессор Петруччио выразил радость по поводу того, что его друг и коллега установил личность художника и попросил поделиться этими, вне всякого сомнения, совершенно достоверными сведениями.

Сэр Мак-Доннел не делал тайны из своей версии. В рисунках первобытного Леонардо да Винчи просто имеет место случайное совпадение, из-за которого иной раз можно увидеть философский смысл в беспорядочной мазне дрессированного шимпанзе.

Пока коллеги препирались таким образом, а по залу разносился перевод их язвительных реплик, в задних рядах происходило какое-то волнение.

— А чего он обзывает обезьянами и оскорбляет? — послышался звонкий голос. — Пусти, рубашку порвёшь!

— Михаил Антонович, ну скажите ему! Мы же условились!

Треск разорванной материи — и Лёшка, решительный и взволнованный, быстро зашагал к трибуне. Вслед ему полетело отчаянное:

— Ни слова о шкафе!

Двумя прыжками Лёшка преодолел ступеньки и поднялся на сцену.

— Вы, простите, какое научное учреждение представляете, коллега? — под общий смех зала спросил председательствующий академик Котов.

— Девятый класс нашей школы, — возбуждённо ответил Лёшка. — Но не в этом дело.

— А какой класс? — поинтересовался председатель. — «А» или «Б»?

— Зря смеётесь, — обиделся Лёшка. — Я, конечно, вас уважаю, но лучше бы вы, товарищ академик, не тратили время на юмор, а то я возьму и уйду!

— Что вы, что вы! — в испуге замахал руками академик, вызвав новый взрыв веселья. — Надеюсь, вы не нанесёте такого удара науке, коллега… э…

— Алексей Лазарев, — подсказал Лёшка. — Так я насчёт этих рисунков. Дело в том, — Лёшка обвёл зал отчаянным взглядом, — …я обещал Аркашке и Чудаку… то есть Михал Антонычу, не болтать, но уж очень вы все из-за них переругались. Одним словом, я знаю, чьих это рук дело!

По залу прошёл насмешливый гул.

— Даже число знаю, когда они появились, — доверчиво сообщил Лёшка, которому и в голову не приходило, что ему могут не поверить.

— Когда же, мой юный друг? — спросил председатель, весьма довольный тем, что выходка этого эксцентричного юнца прервала затянувшийся спор двух уважаемых учёных.

— Восемнадцатого августа, в каникулы, — поведал Лёшка и, набравшись смелости, неожиданно добавил: — Но это как считать. Вообще-то дело происходило двенадцать тысяч лет назад!

Смех, аплодисменты!

— Разумеется, разумеется, — успокоив зал, проговорил председатель. — Я верю, что вам все известно, но как нам с вами убедить этих скептиков?

Лёшка вытер ладонью вспотевшее лицо и глянул в зал, где сидели полумёртвые от страха Михаил Антонович и Аркаша.

— Значит, сказать? — спросил Лёшка.

— Говорите, коллега, — подбодрил председатель, с трудом сдерживая улыбку.

— А вы не будете смеяться?

— Что вы, что вы, коллега!

— Хорошо, — Лёшка глубоко вдохнул в себя воздух. — Аркашка свидетель, не даст соврать. Хотите — верьте, хотите — нет, а эти рисунки выцарапал… я!

А теперь самое время оставить бушующий зал и возвратиться на несколько месяцев назад.

Чудак и Аркаша

— Можно войти? — весело спросил Лёшка. — Извините, пожалуйста, за опоздание по неуважительной причине.

— Драка? Случайность? — поинтересовался учитель, поглядывая на Лёшкину скулу, украшенную лиловым синяком.

— Поле было мокрое, поскользнулся…

— Прощу, если правильно решишь задачу. Вот на столе точные весы. Взвесь на них любое количество воздуха. На раздумья даю тридцать секунд. Изображай из себя мыслителя.

«Мыслитель» на мгновение застыл, соображая, потом весело подмигнул классу и начал расшнуровывать футбольный мяч. Выпустив из камеры воздух, Лёшка взвесил её, надул, завязал и снова положил на весы.

— Садись, футболист, — Михаил Антонович, довольный, дёрнул Лёшку за ухо. — Кстати, своими спортивными подвигами ты подсказал нам тему сегодняшнего урока. Даю две задачи, на выбор. Первая: Лазарев ударил по мячу с такой силой, что тот оказался в воротах раньше, чем вратарь услышал его свист. С какой скоростью летел мяч? Задача вторая: Лазарев на себе испытал недостаток трения. А что произошло бы в мире, если бы трение исчезло вообще?

Класс погрузился в работу, а Михаил Антонович присел к столу, полистал журнал и — уставился остановившимися глазами в одну точку.

— Ребята, Чудак в трансе! — пронеслось по классу.

Прозвище «Чудак» молодой учитель физики получил за свою феноменальную способность неожиданно отрешаться от всего земного. Его мысли в эти минуты витали столь далеко от грешного мира, что Чудака можно было запросто погладить по вечно всклокоченной шевелюре и даже угостить семечками, которые он начинал неумело, но сосредоточенно лузгать. Угадать, сколько времени продлится такое состояние — пять минут или весь урок, было невозможно, но все знали, что за мгновение до возвращения на землю Чудак хватал ручку и набрасывал на первом же попавшемся клочке бумаги какие-то таинственные знаки. Так что ученики всегда имели в своём распоряжении несколько секунд, чтобы разбежаться по местам и придать своим физиономиям чинное выражение.

Вышесказанное отнюдь не означает, что к учителю относились плохо. Совсем наоборот! Я бы скорее определил это отношение как иронически-дружелюбное. Чудаку никогда не простили бы его странностей, если бы он плохо знал физику и, что иной раз совпадает, возмещал недостаток знаний чрезмерными придирками. Но он любил свой предмет самозабвенно, а любовь, как и всякое сильное чувство, вызывает уважение. Правда, методы его преподавания были необычны, но он искренне бы удивился, если бы ему сказали об этом. По-моему, о методах он просто не задумывался, а требования программы нарушал не потому, что хотел прослыть оригиналом, а, скорее, потому, что не придавал им значения. Как-то само собой получалось, что урок проходил именно так, а не иначе. Директор школы, однако, закрывал на это глаза, интуитивно чувствуя, что молодой учитель даёт школьникам больше, чем его коллеги. Кроме того, директору, возможно, нравилось, что как ни звали Михаила Антоновича работать в физическую лабораторию одного крупного института, он равнодушно отклонял это