звери и явились за поживой. А может, их привлекли оленьи следы?

Место, где я нашел Колю, совсем рядом. Нужно идти осторожнее — вдруг росомаха еще там. Тихонько поднимаюсь на террасу и, сняв шапку, выглядываю из-за растущего у гребня ольховникового куста. Совсем рядом, уставившись на мой куст, стоят два оленя. Животные услышали меня, но почему-то не убегают.

Да это же Колины олени! Наверное, Коля приехал в гости, а я ползаю. Хорош хозяин, ничего не скажешь. В это время ближний ко мне олень поднял голову, раздался звон, и я замечаю широкий ошейник с привязанным к нему колокольчиком. Точно, Коля!

— Эге-гей! Коля! Молодец, что приехал. Я как чувствовал, что ты будешь здесь. — Вокруг пусто. Никого, кроме двух оленей, да и те давно убежали бы, если бы не были привязаны к лиственницам. Олени фыркают, пятятся от меня, натягивая веревки так, что те выворачивают им головы.

Еще не веря себе, зову Колю, затем огибаю оленей и направляюсь к тому месту, где ночью горел костер. У кострища пусто. Нартовый след занесен снегом. Вокруг только росомашьи да волчьи следы. Присаживаюсь на валежину и пытаюсь понять, что же случилось? Получается, что Коля сюда не приезжал. Тогда откуда взялись олени? Неужели стоят с той ночи?

Возвращаюсь к ним и только здесь обращаю внимание, что под ногами настоящая звериная тропа. Да, да! Именно звериная. Вот она нырнула под ветку кедрового стланика, чуть дальше протиснулась между лиственничек. Человеку в этом месте не пройти.

Олени немного успокоились. Один из них дружелюбно пофыркивает. Не добежав до них какого-то метра, тропа разделяется на два рукава и обтекает оленей почти идеальным кольцом. Снаружи к этому кольцу примыкает несколько хорошо натоптанных дорожек, зато с внутренней нет ни единой. Между протоптанной зверями тропой и оленями лежит полоска нетронутого снега. Иногда она суживается до ширины одного шажка, иногда расходится метра на два.

Волки и росомаха провели возле оленей не один час. Они истоптали все вокруг, оставили несколько лежек, но пересечь безобидную полоску снега, отделяющую их от оленей, не осмелились. Там, у Скалистого ручья, они с ходу разорвали огромного и сильного лося, здесь побоялись тронуть двух оленей. Слишком уж пугал висящий на шее одного колокольчик.

Капка и Горбоносая

Совсем недавно я уверял Шурыгу, что знаю вокруг каждую травинку, а сейчас не могу вспомнить, где в этих местах растет хороший ягель? А что, если олени поищут сами? Они-то учуют его под любым снегом. Где станут копытить — там и привяжу.

Нартовый след почти полностью занесло снегом, но лыжи скользят хорошо, а главное, олени так торопятся, что наступают на пятки. Может, думают, что веду их в стадо, а может, боятся, вдруг убегу и снова оставлю один на один с волками. Возле избушки привязываю их к высокому пню и предлагаю по горсточке соли. Олени подозрительно косятся на мои руки, затем слизывают шершавыми языками все до последней крошки. У меня этого добра полный ящик, но я не знаю, сколько можно давать соленого, и на их требовательное пофыркивание — развожу руками:

— Все. Чего смотрите? Будете вести себя по-человечески — завтра угощу еще, а приметесь за фокусы — обломаю рога.

Олени с понимающим видом машут головами, и я веду их к лиственницам, где остались вырытые в прошлый раз копанки.

Я уже успел дать им имена. Ближе к избушке привязана Горбоносая. У нее большой бугристый нос, а нижние отростки рогов напоминают развевающиеся на ветру флажки. Горбоносая несколько светлее второй оленухи, и во всем ее поведении угадывается благородство. Она дичится меня и даже за солью тянется с опаской.

Вторая оленуха своим поведением напоминает жившую у нас, когда я был совсем маленьким, козу Капку. Эта коза тиранила меня на протяжении многих лет. Молока она давала чуть-чуть, но зато могла влезть на дерево или крышу соседской хаты, разорвать самую прочную веревку. О ее набегах на огород страшно вспоминать.

Даже в тени лиственниц оленух легко отличить. Хвост у Горбоносой приопущен, загнуты вниз и флажки-отростки на рогах. У Капки и хвост и рога воинственно задраны вверх — фонтанчиком. Угощаю их солью и принимаюсь раскапывать снег под лиственницами. Скоро показались стебельки покрытого пушинками иван-чая, ветки можжевельника, комочки ягеля. Оленей пугает моя лопата, но голод не тетка, и вот уже Капка, а за нею и Горбоносая подбирают еду у моих ног. Я разговариваю с ними и даже похлопываю по спинам. Олени немного пугаются, но терпят. Скоро лопата уперлась в толстую полусгнившую корягу. Расчищаю снег рядом с этой корягой и открываю заросли маслят. Крупные, с хорошее блюдце, грибы тесным кольцом обсели разваливающийся от малейшего прикосновения лиственничный ствол. Некоторые шляпки щетинятся кристалликами льда, поверхность других чистая и гладкая, словно лаковая. Кромки грибов погрызены пищухами и бурундуками. Подсовываю грибы под оленьи морды, те обнюхивают их и принимаются поедать, только хруст идет.

Чуть в стороне от коряги показался новый гриб. Нет, это не гриб, а круглый ком сена. Наскочил на гнездо полевки. Свито оно из стеблей осоки и каких-то волокон. Никак не могу отыскать вход в полевкино жилище. Ага, кажется, есть. Расширяю пальцем чуть приметное отверстие и вдруг чувствую, как там шевельнулось что-то теплое и мягкое. Вздрагиваю и роняю свою находку. От удара гнездо разваливается, и на снег высыпаются мышата. Торопливо устраиваю гнездо на прежнее место и начинаю подбирать расползающихся зверьков. Но Капка опережает меня, подхватывает мышат губами и быстро съедает.

— Ты с ума сошла? А ну, брось!

Оленуха шарахается, веревка, которой она привязана к лиственнице, захлестывает мои ноги, и я растягиваюсь на дне снежной ямы. Проклиная все на свете, выпутываюсь из веревки и замечаю, что Горбоносая тянется к лежащему за моей спиной гнезду, и оно исчезает в ее прожорливой пасти…

Если хочешь узнать почем фунт лиха — купи козу. Я приобрел оленей. Привел их в Лиственничное, устроил под навесом загородку, а теперь болит голова, чем же их кормить? Сено давно вывезли в совхоз, отпустить оленей в тайгу пастись — боязно. Волки совсем заели. Каждый день встречаю их следы. Я этих волков не очень боюсь, если они не осмелились тронуть привязанных оленей, то к человеку не подойдут и подавно. С другой стороны — у меня ружье. Достал его из кладовки, вычистил и почти не расстаюсь. Чуть что — ружье за спину и отправляюсь в обход своих владений.

Сперва я подбирал остатки сена у навесов и возле прессовочной машины, потом зачастил на Соловьевские покосы. Там сеяли на корм совхозным коровам овес и бобы. Все это