- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (45) »
Каган. — Клянусь Богом, я сделаю все, чтобы уберечь его от гибели».
* * *
— Пол, у нас для тебя новое задание. Как твой русский? — На уровне, сэр. Родители боялись на нем говорить, даже тайком. Однако после распада СССР он вдруг стал в нашем доме единственным. Все эти годы, проведенные под прикрытием, им отчаянно не хватало родного языка. Пришлось учить русский, чтобы понять собственных родителей. — В твоем досье говорится, что они переметнулись в США в тысяча девятьсот семьдесят шестом году. — Да. Приехали на летнюю Олимпиаду в Монреале в составе советской гимнастической команды. Умудрились ускользнуть от сопровождающих, добрались до американского консульства и попросили политубежища. — Странно, что они выбрали США, а не Канаду. — Наверное, испугались канадских зим — вдруг окажутся такими же суровыми, как дома, в Ленинграде. — А я надеялся, ты скажешь, что они пришли в восторг от американского образа жизни. — Так и есть, сэр. Особенно их восхитила Флорида — там они осели, чтобы больше никогда не мерзнуть. — Флорида? Было у меня там одно задание под Рождество… Солнце, песок — расслабляет, никакого настроя. Не мерзли, говоришь? А как же холодная война? — Да, сэр. Советские не собирались мириться с перебежчиками, продолжали поиски — особенно тех, кто попал в заголовки международных новостей. Поэтому, несмотря на новые документы, выданные Госдепартаментом, родители вечно боялись, что их раскроют. — Их звали Ирина и Владимир Козловы? — Так точно. — Фамилию сменили на Каган? — Да, сэр. Гимнастика была их жизнью, однако скоро они поняли, что соревноваться больше нельзя. Слишком велик риск обнаружения. Они даже в обычный спортзал не могли пойти: знали, что не смогут работать вполсилы, кто-нибудь обязательно оценит мастерство, и пойдут слухи, достигнут не тех ушей… Вот родители и не осмеливались. Хотя, конечно, сильно пали духом, когда пришлось навсегда похоронить свой талант. Однако такова была цена свободы. — Они могли бы завоевать золото? — Почти наверняка. Они переметнулись из-за меня. Связи между гимнастами и гимнастками строго пресекались, однако им удалось как-то урвать чуть-чуть времени, чтобы побыть вдвоем. Может, если бы не запретный плод, они бы не стали… В общем, когда мамина беременность уже не оставляла сомнений, стало ясно, что маму пошлют на аборт — чтобы не снимать с соревнований. А она этого допустить не могла. — Подростки, по сути, — но они быстро повзрослели. — Живя в постоянном страхе, что кагэбэшники вломятся к нам посреди ночи и всех заберут, меня они с детства учили никому не доверять, внимательно оценивать обстановку, куда бы я ни шел, и присматриваться к непонятным личностям. Я и не думал, что бывает по-другому, мне казалось естественным жить с постоянной оглядкой. — Тогда ничего удивительного, что ты стал тайным агентом.* * *
— Коула тошнит, — произнес в трубку мужчина, стараясь выговаривать слова почетче. — Отравился, видимо. Боюсь, мы не сможем прийти… Да, мне тоже очень жаль. Под самый сочельник, бедняга. Передам, обязательно… Спасибо. Нажав кнопку отбоя, он схватил молоток и расколошматил телефон на мелкие куски. Такая же участь какое-то время назад постигла телефоны в кабинете и в спальне. По кухне разлетелись веером пластмассовые осколки. — Ну вот, — заплетающимся языком проговорил мужчина. Уронив молоток, он полез в женскую сумочку на столе, вытащил оттуда сотовый и сунул в карман пальто. — Теперь все. Затем он прошел через кухню и рывком распахнул боковую дверь, впустив вихрь снежных хлопьев. Покружившись, снежинки осели на платье скорчившейся на полу женщины, а мужчина вывалился за порог и с грохотом захлопнул дверь. У мальчика, прижавшегося к кухонному шкафу, от ужаса язык прилип к нёбу. Наконец он обрел дар речи. — Мама? — Глаза щипало от слез. — Ты как? Он кинулся к ней. Каблук на правом ботинке, хотя и должен был компенсировать разницу в длине ног, не очень помогал, и мальчик прихрамывал. Опустившись на колени, он дотронулся до маминой руки, чувствуя влагу на месте растаявших снежинок. — Я… — Женщина глотнула воздух и, с усилием приподнявшись, села. — Все… будет в порядке. — Она потрогала щеку и сморщилась от боли. — Принеси… лед, солнышко. В кухонное полотенце заверни. Мальчик поспешно, несмотря на хромоту, двинулся к холодильнику, по дороге захватив с кухонного стола полотенце. Потянул на себя дверцу морозилки и запустил руку внутрь. Ледяные кубики обжигали пальцы. Пока мама со стоном пыталась встать, он пересыпал лед в полотенце и поспешил обратно. — Помощник мой… — пробормотала женщина. — Что бы я без тебя делала? Она приложила лед к щеке. Кровь из разбитой губы отпечаталась на полотенце. В глубине дома играла музыка, веселый голос распевал: «Вот едет Санта-Клаус…» Потрескивали дрова в камине. Сверкала огнями нарядная елка с горой подарков в разноцветной обертке. От этого мальчику стало еще горше. — Позвонить в больницу? — предложил он. — Телефоны разбиты. — Могу выйти поискать автомат или от соседей позвонить. — Не надо. Не хочу тебя отпускать. — А как же твоя щека?.. — Уже легче, лед помогает. Мальчик, нахмурившись, покосился на пустую бутылку из-под виски, оставленную на столе. — Он обещал… — Да, — подтвердила женщина. — Обещал. — С глубоким вздохом она выпрямилась, набираясь решимости. — Не дадим ему испортить нам Рождество. Я… — Она пыталась что-нибудь придумать, но по лицу ее мальчик понял, что мысли путаются. — Сварю какао. — Мам, ты лучше присядь. — Все нормально. Сейчас только пару аспиринок выпью. — Давай я сам сварю какао? Она пристально посмотрела на сына, прижимая лед к щеке. — Правда не знаю, что бы я без тебя делала. — Она хотела улыбнуться, но снова сморщилась от боли в щеке. Взгляд ее скользнул вниз. — Платье… — На зеленой ткани темнели пятна крови. — Пойду переоденусь. Нельзя встречать Рождество в таком виде. Она прошла на ослабевших ногах в гостиную, потом по коридору налево, в спальню, и мальчик проводил ее взглядом. Заиграла новая мелодия, «Снеговик Фрости». Коул, хромая, добрался до гостиной и посмотрел на сияющую елку. А потом, повернувшись направо, уставился на падающий за большим окном снег. В глазах, скрытых за стеклами очков, все расплывалось от слез. И все-таки он разглядел дорожку следов, оставленных отцом на снегу, — через двор до калитки. За забором лежала безлюдная улица. В оконном стекле отражались грустные елочные огни. «Он ведь обещал, — крутилось у- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (45) »