Садовский Михаил Будни накануне

«Ты кто есть? Ты есть — бородавка на теле государства!..»

Степан Иванович Милёшкин,

Директор мужской ср. шк. N652 г. Москва, 1952 год

(Из беседы с учащимся)

Жара пропитала день и ночь. Только утро еще не сдавалось. Автомат на углу плевался остатками пены от газировки и с шипением выдувал над стаканом пузыри. Асфальт на Триумфальной плавился и вонял жареной рыбой. Из метро тянуло болотной прохладой… тогда я вытащил из пачки бумаги, которую бессознательно приволок накануне с работы, один листок, заправил дополна свою авторучку и начал безо всякой подготовки писать обо всем этом, о своей бесцельной, засушенной и пустой жизни.

Выходило так гладко и так печально, что просто плакать хотелось. Представлялась длинная линейка муравьев, которые почему-то бегут поперек дороги в обе стороны. Они тащат какие-то мелкие крошки, хвойные иголки, пушинки, оброненные вылетками, и со всем этим скарбом забираются по стволу огромной красавицы сосны наверх… Что им там нужно, муравьям? Кто гонит их? И мне представлялось, что я в точно такой же цепочке, и так же бегу, дыша кому-то в спину, а оторваться и отойти в сторону невозможно просто потому, что нет места: с одной стороны обрыв, с другой — такая же цепочка бежит в обратную сторону. Наверное, можно переметнуться, резко поменять направление и пуститься, как муравьи, вниз, назад… Некоторые так и делают, но только в самом конце, на земле, а когда такой смельчак муравей пытается развернуться на вертикальном стволе, его сбивает поток, и он летит вниз… бесшумно, незамечено… и навсегда.

Кудряшова сказала утром вместо «здравствуйте»: «Вам звонили из цеха», — и я поплелся обратно, не дойдя до своего стола, как был с сумкой через плечо и в светленьком плаще, добытом по знакомству…

— Ну, вот что, — сказал Михалыч и полез в свой металлический шкаф, — я тебе твою штуковину выточил, но внутренние стенки, сам понимаешь, там резец не берет, я исхитрился, но поверхность до семерки не дотянет… Вот держи, строгай свою диссертацию…

— Михалыч, с меня бутылка! — почему-то обрадовался я или изобразил это.

— Конечно. Сам понимаешь, — растопырил ладонь мастер, — в инструменталку… — он загнул мизинец, — на склад, — присоединил к нему безымянный, — потому что такую болванку, где я достану! А Косте мастеру — он же все видит… — у него получился полный кулак, из которого торчала ветошь…

— Вы взносы не заплатили, — встретила меня на обратном пути в дверях Кудряшова. Она вообще меня любила за то, что когда ее муж переманивал меня в конструкторское бюро на большую зарплату, я отказался и остался в лаборатории. — А что это у вас? Уже заказ готов? Как вам это удается — не успеете эскиз в цех принести, а Вам уже готово! И Борода вам все подписывает! Ох, Николенька!.. Только с полной суммы! — это она уже опять о взносах. — У вас статья вышла в научном журнале. Я видела! Поздравляю!

— Хорошо! — я полез за бумажником в задний карман брюк, а детальку свою зажал между коленок — что я ей стану объяснять, что за статью получил в десять раз меньше, чем заплатил редактору, чтобы он ее толкнул скорее? В бумажнике оказалась последняя десятка, и я без вздоха отдал ее на процветание профсоюза работников науки и культуры… А эта Сабиночка в Сберкассе вчера так уговаривала меня — если б Кудряшова видела, ее любовь бы сразу испарилась — она уговаривала меня, чтобы я взял будильник, который выиграл по лотерее (по тому билету, что мне всучила Кудряшова), а не четыре пятьдесят, «потому что такого будильника не купишь и еще переплатишь», а мне его по номиналу, конечно, оплатят. Она меня так уговаривала, будто он должен был стоять на тумбочке в спальне рядом с кроватью и будить нас с ней по утрам после страстных ночей, чтобы не опоздали на работу. Она, правда, хорошенькая, беленькая, пухленькая… слойка настоящая с повидлом внутри, и образование высшее… финансовое… А что, надоело уже по утрам бежать в эту кафешку, и там Лизка мне уже все приготовила и пораньше кофе налила этот бочковой со сгущенкой, от которого тошнит… и от Лизки уже тоже… А она ведь с высшим образованием… Плехановский, по-моему, кончила и числится товароведом в этой кондитерской… Чего они там ведают? «Булочка городская — 10 коп., плетенка — 23 коп, сахар песок — 78 коп…» Сегодня опять спрашивала… Она тоже сдобная… только, как калорийная булочка за 10 коп. с изюмом… да, уж она с изюмом… точно… там его столько! Изюма… нарыть можно!..

— Вы бы мне статью подарили, Николенька! — разбудила меня Кудряшова.

— Конечно, конечно, обязательно! — пообещал я опрометчиво.

— Почитаем, почитаем, что Вы там описали! Может, даже покритикуем! — пообещала она. — Если надо!

— Да, конечно! — с энтузиазмом поощрил я. — Буду вам очень благодарен! Как ваши ребятки?

— Ой, — надолго обрадовалась Кудряшова, — вы себе не представляете! Борис Михалыч уже говорит мне, что надо их расселить! Купить им по кооперативу! — она залилась и покраснела. — Представляете, вчера Митька вернулся из школы с температурой, а Татка из сада — кто из них кого заразил? Пришлось сегодня маму вызывать — не могу же я сидеть на бюллетене, скоро конец месяца… Просто не знаю, что делать со своей темой! Может, вы посоветуете?

— Ну, — замялся я, — если смогу… — она уже шестой год советовалась, как ей поставить эксперимент — это у нее такое прикрытие было профсоюзной деятельности… Трудно было представить, что можно посоветовать такой маленькой головке с быстрыми остренькими глазками и губками замочком, за которыми иногда проскальзывали остренькие маленькие зубки… но я согласился и поплелся к сваренной из швеллеров и листовой стали лестнице, ведущей на второй этаж.

Авдошкина остановила меня у дверей в мой скворечник и потянула за рукав:

— Коля, ты учти — не трепись с Ленкой Кудряшовой — она все переиначит и вывернет — не узнаешь.

— Да я ж молчу! Ты же видишь! — какая она мне Ленка… двое детей…

— Я все вижу! — она, правда, все видела. — И молчать не надо: молчание — знак согласия. Ты про формулы сразу — это она не любит… — я решил, что никогда не доберусь до своего стола, и погрустнел. Авдошкина это сразу заметила и уцепилась: — Что, уже проболтался? Да? Говори?

— Нет, Мотя, я уж не знаю, как мне быть, помогла бы мне комнату снять, что ли… — Авдошкина все могла, — надоело по утрам спешить в булочную глотать этот кофе проклятый, и вечером деться некуда — тетка заездила — надоел мне ее семейный угол, надо диссертацию кропать, выбираться…