странные звери, которых невозможно убить пулей. Еще говорили, что уснувшие здесь погибают, и даже если им удается проснуться, они уже не те, что были прежде. Дантцлер не видел ни птиц, ни зверей; но один и тот же кошмар посещал его каждую ночь: индеец, которого убил Ди-Ти, улыбался и уходил в какой-то странный золотой туман, маня за собой, а когда он скрывался, из ниоткуда наваливался грохочущий голос, вдавливающий и разрывающий барабанные перепонки. "Зачем ты убил моего сына?" — рокотал вопрос, и Дантцлер визжал в ответ: "Не я! Не я! Не я!!!…". Он просыпался в поту, хватался за винтовку, а сердце его бухало, словно паровой молот.

Но то, что происходило наяву, было куда как ужаснее.

Поросшие редкими соснами склоны гор, жидкие рощицы, переходящие в непроходимые заросли колючего кустарника или, наоборот, обрывающиеся каменистыми полями, бесконечные серые стены скал, вдоль которых они вынуждены были идти много миль в поисках прохода — все это безжалостно выставляло группу напоказ. Они попадали в ловушки, засады, и их отряд день ото дня становился все меньше и меньше. Это было самое пустынное место в мире. Ни зверя, ни птицы, одни стервятники. Попадающиеся на пути пещеры забрасывали зажигательными гранатами — и каждый раз глухой взрыв под ногами свидетельствовал, что лабиринты были наполнены метаном и, следовательно, необитаемы. Впрочем, Ди-Ти хвалил каждого, нашедшего новую пещеру, и вслух подсчитывал, сколько они на этот раз «поджарили». Таковы были правила игры. Иногда им приходилось тащиться в гору по семь, восемь, десять часов, тупо разглядывая ботинки идущего впереди. Ночами было жутко холодно, но разве поймешь, что страшнее — холод или страх.

Оставалось одно: "забивать ноздри".

Использовать наркотики без необходимости не рекомендовалось, и Муди пытался удержать от этого Дантцлера, но и сам нюхал дымок все чаще.

В учебном подразделении коммандос, куда Дантцлер попал из пехотной дивизии, он узнал, что поначалу наркотики выдавали только бойцам спецподразделений и только по их желанию. Но во время вьетнамской войны было слишком много случаев неисполнения приказов, поэтому сейчас в высших военных кругах решался вопрос об обязательном применении наркотиков в армии.

— Но эти сукины дети пехотинцы — против! — орал генерал. — Я понимаю, когда против вы, забияки, но эти трусы!.. Вы драчуны от природы, вы имеете право выбирать — а их надо пичкать насильно! Но вы, повторяю, можете решать сами!

— Так точно! — орали они в ответ.

— Кто вы?

— Драчуны и забияки! И так далее.

Дантцлер не был ни драчуном, ни забиякой. Он толком не знал, как это его занесло в армию, и уж совсем не понимал, почему попал в коммандос. Вот только в Сальвадоре нет ничего случайного, кроме разве что самой жизни…

Задачей группы была разведка местности перед началом наступления Первой пехотной дивизии на никарагуанскую территорию. Помимо этого, им следовало провести «санацию» деревни Текалатль, где базировались патрули сандинистов.

Дантцлер и Муди обычно шли вместе и, когда позволяла обстановка, разговаривали. О том, что начнется после наступления, и как хорошо было бы оказаться сейчас на равнине, и о рапорте, который неплохо было бы написать на Ди-Ти, и о том — после ночного марш-броска, что Ди-Ти надо пристрелить. Но чаще всего они говорили об индейцах.

Индейцы были главным пунктиком Муди. Этот парень, невысокий и рыжеватый, имел глаза профессионального убийцы. Дантцлер встречал пауков с таким же взглядом. Отец Муди прошел Вьетнам, и Муди говорил, что там было плохо, гораздо хуже, чем здесь, потому что ни у кого не было настоящего героизма и настроения на победу. И что здесь может оказаться еще хуже, чем было там, если Куба пришлет, как обещала, свои войска в Никарагуа и Гватемалу. Он был хорошим воякой; четко обходил мины и ловушки, и потому Дантцлер старался держаться поближе к нему.

— Земля для них — живая и неживая, — рассказывал Дантцлер в один из дней, когда они поднимались по пологому склону. — И здесь, где мы идем, земля неживая. Это мир, принадлежащий Сукиям.

— Кто это?

— Местные маги.

Позади треснула ветка, Дантцлер обернулся, вскидывая винтовку. Но это был всего лишь Ходж, худой сутулый парень. Он вытаращился на Дантцлера и раздавил перед лицом ампулу.

— Какого же черта, — сказал Муди, — если у них есть маги, они нас не поскидывают со скал?

— Они стараются не вмешиваться в дела людей. Разве что люди сами будут напрашиваться… В общем, эти места, на первый взгляд обычные, на самом деле называются… — Он замолчал, пытаясь вспомнить. — Айа-что-то-там. Кажется, так. В общем, это мир духов. Здесь после смерти собираются духи, чтобы окончательно умереть.

— И что — нет никакого рая?

— Никакого. Просто душа умирает дольше тела, а чтобы умереть, идет сюда, в место, расположенное между всем и ничем.

— Между всем и ничем… — повторил Муди, вслушиваясь в эти слова. — Так какой же тогда смысл вообще иметь душу, если?..

— Ш-ш! — Дантцлер замер, но это всего лишь ветер шевельнул вершины сосен. — Муди, у них примитивная религия. Знаешь, какой напиток они считают божественным? Горячий шоколад! Моего старика однажды пригласили на погребальный обряд. Так вот, там разносили чашки с горячим шоколадом, и те, кто его пил, вели себя так, будто подобное питье открывало им все секреты вселенной… — он засмеялся и, как бы со стороны, услышал свой глупый нервный смех. — Так что, для них — что святая вода, что шоколад…

— Кто знает, — сказал Муди, — может быть, чья-то смерть — просто прекрасный повод выпить чашку шоколада?

Дантцлер уже не слушал его. Они вышли на открытое пространство и минутой позже, вдохнув дым, он почувствовал себя радостным и сильным…

Сверху деревня Текалатль, зажатая в узкой долине между двумя хребтами, выглядела кучей выбеленных солнцем черепов: белый камень стен, черные глазницы окон… На террасах вокруг раскинулись тщательно ухоженные поля.

Мир и покой…

После их ухода покой остался. "Мир в это место, — подумал Дантцлер, — не вернется уже никогда".

Сообщение о сандинистах подтвердилось, и пусть это оказался только госпиталь, Ди-Ти решил применить все технические средства. Потом, когда группа уже отдыхала на вершине очередной горы, он передал по радио просьбу о продовольствии и пустился в рассуждения, что подожженный огнеметами дом чем-то похож на рождественский торт.

Солнце висело прямо над его головой. Золотой ореол окружал черный диск, и Дантцлер не мог отвести глаз — эта чернота затягивала, манила, звала… Он был слаб и истощён, его обмундирование было измято и засалено. Он раздавил три ампулы