- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (14) »
обнимает его.)
Гинц. Но ты должен во всем мне доверять.
Готлиб. Абсолютно! Я же знаю теперь твою честную душу!
Гинц. Ну, тогда сделай мне одолжение и сразу же сбегай позови сапожника, чтобы он стачал мне пару сапог.
Готлиб. Сапожника? Пару сапог?!
Гинц. Ты удивляешься, а мне в связи с тем, что я задумал для тебя сделать, предстоит такая беготня, что сапоги позарез нужны.
Готлиб. Но почему не туфли?
Гинц. Готлиб, ты просто не понимаешь — мне это нужно для солидности, для импозантности, — короче говоря, чтобы придать себе известную мужественность. А в туфлях ее до седых волос не приобретешь.
Готлиб, Ну как хочешь, — только ведь сапожник очень удивится.
Гинц. Вовсе не удивится. Главное — сделать вид, будто мое желание ходить в сапогах — самое обычное дело. Люди ко всему привыкают.
Готлиб. Это уж точно. Ведь я вот беседую с тобой — и будто так и надо. О, да вон и сапожник как раз идет. Эй! Эй! Кум Мозоллер! Не заглянете ли на минутку?
Входит сапожник.
Сапожник. Желаю здравствовать! Что новенького? Готлиб. Давненько я ничего у вас не заказывал… Сапожник. И впрямь, любезный кум. Сижу без дела. Готлиб. Вот я и подумал — а не заказать ли пару сапог… Сапожник. Что ж, тогда садитесь. Сразу и мерку снимем. Готлиб. Это не для меня — вот для моего юного друга. Сапожник. Для этого? Можно. Гинц садится на стул и протягивает правую лапу. Какие изволите, мусью? Гинц. Первым делом — на хороших подошвах. Отвороты — коричневые, и главное — чтобы с твердыми голенищами, не в гармошку. Сапожник. Хорошо. (Снижает мерку.) Не будете ли так любезны несколько втянуть коготки — или ноготки, — а то я уже оцарапался. (Снимает мерку.) Гинц. И поживей, милейший. (Так как его гладят по лапам, он непроизвольно начинает мурлыкать.) Сапожник. Мусью в отличном настроении. Готлиб. Да, он весельчак. Только что из школы. Как говорится, сорвиголова. Сапожник. Ну, а затем адье. (Уходит.) Готлиб. А усы ты не хочешь подстричь? Гинц. Боже упаси. Так у меня вид намного почтенней. Ты ведь знаешь, что без усов мы утрачиваем всякую мужественность. Кот без усов — презренная тварь. Готлиб. И что ты только задумал? Гинц. Погоди, увидишь. А пока я пойду прогуляюсь по крышам. Оттуда прелестный вид, да к тому же и голубку надеюсь сцапать. Готлиб. Предупреждаю по-дружески: смотри, как бы тебя самого кто не сцапал. Гинц. Не беспокойся, я не новичок. Адье. (Уходит.) Готлиб. В естественной истории всегда пишут, что кошкам нельзя доверять, что они родня львам, а львов я боюсь до смерти. Вот если у моего кота нет совести, он может удрать вместе с сапогами, за которые я заплатил последний грош, или подлизаться к сапожнику и поступить к нему в услужение. Впрочем, у того уже есть кот. О нет, Гинц, братья меня надули, и я попробую довериться тебе. Он говорил так благородно, был так растроган… Вон он сидит на крыше и расчесывает усы… Прости, достойный друг, что я хоть на секунду мог усомниться в возвышенности твоего образа мыслей. (Уходит.) Фишер. Что за бред! Мюллер. На черта коту сапоги? Чтобы удобно было ходить? Какая чушь! Шлоссер. Но все-таки кот у меня перед глазами как живой! Лейтнер. Тише, новая сцена!
Зала в королевском дворце. Король в короне и со скипетром. Принцесса, его дочь. Король. Уже не менее тысячи юных принцев сватались к тебе, дражайшая дочь, и слагали к твоим ногам свои королевства, но ты не удостаивала их ни малейшим вниманием. Скажи нам, в чем причина, бриллиантовая моя? Принцесса. О всемилостивейший отец и повелитель, я всегда полагала, что мое сердце должно сначала проявить свои склонности, прежде чем я склоню выю под ярмо супружества. Ведь, как утверждают, брак без любви — это сущий ад на земле. Король. Именно так, любезная дочь. Ах, сколь верное слово ты сказала: ад на земле! О, если бы мог я тебе возразить! Если бы суждено мне было остаться в неведенье! Но увы, алмазная моя, мне ли, как говорится, этого не знать! Твоя мамаша, блаженной памяти покойная супруга моя, — ах, принцесса, ты видишь, еще и на склоне лет своих я не могу сдержать горючих слез, — она была хорошей королевой, носила корону с неподражаемым достоинством, — но меня она редко оставляла в покое! Ну, да покоится прах ее в мире рядом с ее царственной родней. Принцесса. Вы слишком волнуетесь, ваше величество, вам это вредно. Король. Как только вспомню — ах, дитя мое, как только вспомню, я готов на коленях умолять тебя: будь осмотрительней с женихом! Истинно, истинно говорят: ни жениха, ни полотна не испытаешь средь бела дня! Прописать бы во всех книжках эту истину! Уж как я перестрадал! Ни дня без свары, ночью не заснешь, днем делами не займешься, ни тебе о чем-нибудь подумать спокойно, ни книжку почитать — всегда перебивала. А вот все-таки, незабвенная Клотильда, иной раз томится моя душа по тебе, томится аж до слез, — вот какой я старый дурак. Принцесса (ласково). Ну полно, папенька, полно! Король. Дрожь берет, как подумаю об опасностях, которые тебе грозят! Ведь даже если ты и влюбишься, дочь моя, — ах, видала бы ты, какие толстые книжки написаны об этом мудрыми людьми! — то сама твоя страсть опять же может сделать тебя несчастной. Самое счастливое, самое блаженное чувство способно уничтожить нас; любовь — она как стакан у фокусника: вместо нектара тебе подсунут яд, и вот уж ложе твое омочено слезами, и прощай, всякая надежда, всякое утешение.
Трубят в рожок.
Неужто уже к обеду пора? Да нет, это, верно, очередной принц жаждет в тебя влюбиться. Будь начеку, дочь моя, ты единственное мое чадо, и ты представить себе не можешь, как дорого мне твое счастье. (Уходит.)
В партере хлопают.
Фишер. Вот наконец-то сцена, в которой есть здравый смысл. Шлоссер. Меня она тоже тронула. Мюллер. Какой великолепный король! Фишер. Зря только он в короне выступает. Шлоссер. Да, это разрушает впечатление от него как любящего отца. Принцесса (оставшись одна). Не понимаю, почему ни один из принцев до сих пор не заронил любовь в мое сердце. Предостережения отца моего постоянно звучат у меня в ушах, он могучий король и в то же время хороший отец, он неустанно думает о моем счастье. Вот только если бы не эти внезапные вспышки отчаяния! Но счастье всегда идет рука об руку с горем. Единственная моя отрада — науки и искусства, все мое счастье — в книгах.
Входит Леандр, придворный ученый.
Леандр. Итак, ваше королевское высочество? Оба садятся. Принцесса. Вот, господин Леандр, моя проба пера. Я озаглавила ее «Ночные мысли». Леандр (пробегая глазами начало). Великолепно! Как оригинально! Ах, мне так и
Входит сапожник.
Сапожник. Желаю здравствовать! Что новенького? Готлиб. Давненько я ничего у вас не заказывал… Сапожник. И впрямь, любезный кум. Сижу без дела. Готлиб. Вот я и подумал — а не заказать ли пару сапог… Сапожник. Что ж, тогда садитесь. Сразу и мерку снимем. Готлиб. Это не для меня — вот для моего юного друга. Сапожник. Для этого? Можно. Гинц садится на стул и протягивает правую лапу. Какие изволите, мусью? Гинц. Первым делом — на хороших подошвах. Отвороты — коричневые, и главное — чтобы с твердыми голенищами, не в гармошку. Сапожник. Хорошо. (Снижает мерку.) Не будете ли так любезны несколько втянуть коготки — или ноготки, — а то я уже оцарапался. (Снимает мерку.) Гинц. И поживей, милейший. (Так как его гладят по лапам, он непроизвольно начинает мурлыкать.) Сапожник. Мусью в отличном настроении. Готлиб. Да, он весельчак. Только что из школы. Как говорится, сорвиголова. Сапожник. Ну, а затем адье. (Уходит.) Готлиб. А усы ты не хочешь подстричь? Гинц. Боже упаси. Так у меня вид намного почтенней. Ты ведь знаешь, что без усов мы утрачиваем всякую мужественность. Кот без усов — презренная тварь. Готлиб. И что ты только задумал? Гинц. Погоди, увидишь. А пока я пойду прогуляюсь по крышам. Оттуда прелестный вид, да к тому же и голубку надеюсь сцапать. Готлиб. Предупреждаю по-дружески: смотри, как бы тебя самого кто не сцапал. Гинц. Не беспокойся, я не новичок. Адье. (Уходит.) Готлиб. В естественной истории всегда пишут, что кошкам нельзя доверять, что они родня львам, а львов я боюсь до смерти. Вот если у моего кота нет совести, он может удрать вместе с сапогами, за которые я заплатил последний грош, или подлизаться к сапожнику и поступить к нему в услужение. Впрочем, у того уже есть кот. О нет, Гинц, братья меня надули, и я попробую довериться тебе. Он говорил так благородно, был так растроган… Вон он сидит на крыше и расчесывает усы… Прости, достойный друг, что я хоть на секунду мог усомниться в возвышенности твоего образа мыслей. (Уходит.) Фишер. Что за бред! Мюллер. На черта коту сапоги? Чтобы удобно было ходить? Какая чушь! Шлоссер. Но все-таки кот у меня перед глазами как живой! Лейтнер. Тише, новая сцена!
Зала в королевском дворце. Король в короне и со скипетром. Принцесса, его дочь. Король. Уже не менее тысячи юных принцев сватались к тебе, дражайшая дочь, и слагали к твоим ногам свои королевства, но ты не удостаивала их ни малейшим вниманием. Скажи нам, в чем причина, бриллиантовая моя? Принцесса. О всемилостивейший отец и повелитель, я всегда полагала, что мое сердце должно сначала проявить свои склонности, прежде чем я склоню выю под ярмо супружества. Ведь, как утверждают, брак без любви — это сущий ад на земле. Король. Именно так, любезная дочь. Ах, сколь верное слово ты сказала: ад на земле! О, если бы мог я тебе возразить! Если бы суждено мне было остаться в неведенье! Но увы, алмазная моя, мне ли, как говорится, этого не знать! Твоя мамаша, блаженной памяти покойная супруга моя, — ах, принцесса, ты видишь, еще и на склоне лет своих я не могу сдержать горючих слез, — она была хорошей королевой, носила корону с неподражаемым достоинством, — но меня она редко оставляла в покое! Ну, да покоится прах ее в мире рядом с ее царственной родней. Принцесса. Вы слишком волнуетесь, ваше величество, вам это вредно. Король. Как только вспомню — ах, дитя мое, как только вспомню, я готов на коленях умолять тебя: будь осмотрительней с женихом! Истинно, истинно говорят: ни жениха, ни полотна не испытаешь средь бела дня! Прописать бы во всех книжках эту истину! Уж как я перестрадал! Ни дня без свары, ночью не заснешь, днем делами не займешься, ни тебе о чем-нибудь подумать спокойно, ни книжку почитать — всегда перебивала. А вот все-таки, незабвенная Клотильда, иной раз томится моя душа по тебе, томится аж до слез, — вот какой я старый дурак. Принцесса (ласково). Ну полно, папенька, полно! Король. Дрожь берет, как подумаю об опасностях, которые тебе грозят! Ведь даже если ты и влюбишься, дочь моя, — ах, видала бы ты, какие толстые книжки написаны об этом мудрыми людьми! — то сама твоя страсть опять же может сделать тебя несчастной. Самое счастливое, самое блаженное чувство способно уничтожить нас; любовь — она как стакан у фокусника: вместо нектара тебе подсунут яд, и вот уж ложе твое омочено слезами, и прощай, всякая надежда, всякое утешение.
Трубят в рожок.
Неужто уже к обеду пора? Да нет, это, верно, очередной принц жаждет в тебя влюбиться. Будь начеку, дочь моя, ты единственное мое чадо, и ты представить себе не можешь, как дорого мне твое счастье. (Уходит.)
В партере хлопают.
Фишер. Вот наконец-то сцена, в которой есть здравый смысл. Шлоссер. Меня она тоже тронула. Мюллер. Какой великолепный король! Фишер. Зря только он в короне выступает. Шлоссер. Да, это разрушает впечатление от него как любящего отца. Принцесса (оставшись одна). Не понимаю, почему ни один из принцев до сих пор не заронил любовь в мое сердце. Предостережения отца моего постоянно звучат у меня в ушах, он могучий король и в то же время хороший отец, он неустанно думает о моем счастье. Вот только если бы не эти внезапные вспышки отчаяния! Но счастье всегда идет рука об руку с горем. Единственная моя отрада — науки и искусства, все мое счастье — в книгах.
Входит Леандр, придворный ученый.
Леандр. Итак, ваше королевское высочество? Оба садятся. Принцесса. Вот, господин Леандр, моя проба пера. Я озаглавила ее «Ночные мысли». Леандр (пробегая глазами начало). Великолепно! Как оригинально! Ах, мне так и
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (14) »