- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (14) »
позвонить?
Звонок в справочную ничего не дал. Разве возможно через двадцать лет, когда телефоны менялись не раз, ЧТО-либо выяснить, ответили мне. Единственное, что оставалось, — найти где-нибудь телефонную книжку тех годов, то есть довоенную. Стал спрашивать знакомых. У одного эта книга каким-то чудом сохранилась. Принес ее домой, перелистал и понял, что придётся внимательно просмотреть каждую страницу. Труд адский — и нужный ли? Но всё же в свободные минуты, которых, увы, так мало у нас, я листал эту книгу. Через месяц с лишним я наткнулся на этот телефон. Фамилия, которая там была, ничего мне не говорила так же, как и адрес. Но что-то ёкнуло в груди — теперь я могу надеяться, что узнаю, кто дал мне этот телефон, и узнаю судьбу этого человека. Я переписал адрес в свой блокнот и решил на днях туда сходить, тем более что это в центре города, невдалеке от моего дома.
К двадцатой годовщине начала войны я: ничего не сделал на Всесоюзную выставку и сейчас не спеша работал над плакатом ко Дню Победы. В эскизе он казался мне довольно впечатляющим; во весь лист, раскинув руки и широко расставив ноги, стоит солдат, закрывая собой почти всё поле плаката. Повторяя его, только чуть меньше, справа и слева — противотанковые ежи, а вдали — Москва. Солдат не реалистичный, а словно вырубленный из железа, человек-ёж, а надпись — «Отстояли». Он должен как-то перекликаться с военным плакатом «Отстоим Москву», но по манере, конечно, должен быть другим, более графичным и современным.
Делал я его урывками, перемежая с заказными работами и прошло недели две, прежде чем я собрался пойти по найденному адресу.
К дому в одном из сретенских переулков я подходил с каким-то странным чувством то ли робости, то ли ожидания чего-то необыкновенного (хотя что может быть необыкновенного?) и у парадного остановился выкурить папиросу и продумать; с чего же начать и что я буду говорить?
У двери несколько звонков и над каждым фамилия, но та, что была в телефонной книге, не значилась. Я ткнул пальцем в кнопку, что поближе, и долго ждал, прежде чем услышал шаркающие стариковские шаги.
— Кто там? — спросил из-за двери дребезжащий, шамкающий голос.
— Откройте, пожалуйста, — А кто это? Кого вам?
— Мне нужно… нужно кого-нибудь, кто жил здесь в сорок втором году, — не сразу нашёлся я.
— А кого именно?
— Всё равно кого. Откройте.
— Так я не открою. Кого вам надо?
— Скажите, пожалуйста, ваш телефон до войны был К-О-85-52?
— Я не помню. Я чертыхнулся про себя.
— Ну а вы сами жили в то время здесь?
— Жила. Кого же вам надо?
Я ничего не ответил — не повторять же сказку про белого бычка, а за дверью опять зашаркали шаги — уже от нее. Я нажал другую кнопку, вскоре послышались другие шаги, на каблучке, быстрые и чёткие и дверь сразу отворилась.
— Кого вам? — строго спросила накрашенная девица в кокетливом халатике.
— Я не знаю кого.
— Чего тогда рвётесь?
— Я не рвусь. Мне. нужно кого-нибудь, кто жил здесь в сорок втором году.
— В сорок втором? — протянула девица.
— Да. Вас, конечно, тогда ещё не было. Кто-нибудь остался из старых жильцов?
— Да. Проходите, ладно. Сейчас я позову.
Я вошёл в длинный полутёмный коридор и остановился. Вскоре появилась та же девица в сопровождении старушки, видать, той самой, которая побоялась мне открыть.
— Вот — побеседуйте! — Девушка круто повернулась и затопав каблучками, виляющей походкой отошла от нас.
— Так кого же вам нужно? _ — спросила старушка, оглядев меня.
— В сорок втором году весной мне кто-то дал ваш телефон и попросил позвонить по нему. Я не помню, кто и кому я должен был позвонить. И звонил ли я? Кто из вашей квартиры мог воевать в том году подо Ржевом? Может быть, вы помните?
Старушка задумалась.
— Володя у нас воевал. Женя воевал. Но вот где не знаю.
— Они живы?
— Да. Только здесь уже не живут. У Лидочки был жених на фронте. Погиб.
У Лидочки… Я напрягаю память и думаю, что раз я не записал, кому мне надо позвонить, то, вероятно, сказали мне. очень. простое и лёгкое имя, без отчества… А Лида… Лида — немудрено запомнить…
— Сколько было Володе и Жене? — спросил я.
— Мальчики совсем… Одного в сорок первом взяли, а Женю, по-моему, только в сорок втором.
— А где сейчас эта Лида?
— Она давно переехала. А телефон, знаете ли, у нас отключили, в первые дни войны.
— Куда переехала?
— Не знаю.
— Вы не скажете её фамилию и отчество?
— Скажу. Фамилия — Крашенникова. А отчество… убей бог не помню. Мы её всё Лидочка да Лидочка звали. Студенткой она была и жила у тетки. Сама она не москвичка, с Урала вроде… А в институте здесь училась.
— А какого года рождения она?
— Молоденькая была. Девочка совсем. В сорок первом
только поступила…
— Ну, хорошо, спасибо. А как жениха её звали — не помните?
— Нет.
Ну что ж, попытаюсь разыскать эту Лидочку. Я поблагодарил старушку, распрощался и вышел. Тут же, у Сретенских ворот, подошёл к справочному бюро. Вначале принимать заказ у меня не захотели. Без отчества не принимаем. Пришлось сказать, что я разыскиваю невесту погибшего фронтового друга, — смилостивились и приняли. Сказали зайти минут через двадцать.
Прошёл по Сретенке… Было начало апреля, снега уже не было, но было грязно, мокро, и продувал неприятный влажный ветер. Дойдя до кафе, я почти машинально открыл дверь и вошёл — гомон разговоров, дымно и шумно. Заказал стакан портвейна и присел за столик.
3а моим столом сидели парень с девицей. Потягивали вино и молчали. Потом наконец, вздохнув, она сказала: «Какие мокасины вчера в Щербаковском давали…» — «Да? — немного оживился парень. — Сколько?» — «Тридцать пять рэ». И опять замолчали. Причём надолго. Я допил стакан… В голову малостъ ударило, и я стал думать, что есть всё же причина, почему меня тянет так подо Ржев. Было там, наверно, самое важное и главное. Первая встреча со смертью, первые бои, к тому же оказавшиеся безудачными, очень тяжёлыми. Конечно, и в сорок третьем, и в сорок четвёртом, и в сорок пятом бои не были легки, но они шли по-другому и заканчивались чаще всего победами, успехом… В справочном мне дали четыре адреса четырех Крашенниковых. Одна была двадцать второго года рождения, другая двадцать четвертого, третья девятнадцатого, а последняя двадцать пятого. Придя домой я написал им всем открытки с просьбой ответить мне если кто из них проживал в сорок втором году на Сретенке и имел телефон К-0-85-52. В середине апреля состоялся Выставком, мой плакат «зарезали». «Вот если бы фигуру дали пореалистичней, тогда…» — сказали мне. Ладно… Погрузил подрамник на крышу своего «Москвича» и увез
3а моим столом сидели парень с девицей. Потягивали вино и молчали. Потом наконец, вздохнув, она сказала: «Какие мокасины вчера в Щербаковском давали…» — «Да? — немного оживился парень. — Сколько?» — «Тридцать пять рэ». И опять замолчали. Причём надолго. Я допил стакан… В голову малостъ ударило, и я стал думать, что есть всё же причина, почему меня тянет так подо Ржев. Было там, наверно, самое важное и главное. Первая встреча со смертью, первые бои, к тому же оказавшиеся безудачными, очень тяжёлыми. Конечно, и в сорок третьем, и в сорок четвёртом, и в сорок пятом бои не были легки, но они шли по-другому и заканчивались чаще всего победами, успехом… В справочном мне дали четыре адреса четырех Крашенниковых. Одна была двадцать второго года рождения, другая двадцать четвертого, третья девятнадцатого, а последняя двадцать пятого. Придя домой я написал им всем открытки с просьбой ответить мне если кто из них проживал в сорок втором году на Сретенке и имел телефон К-0-85-52. В середине апреля состоялся Выставком, мой плакат «зарезали». «Вот если бы фигуру дали пореалистичней, тогда…» — сказали мне. Ладно… Погрузил подрамник на крышу своего «Москвича» и увез
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (14) »