энтузиазма не обойтись.

— А какого вы мнения о Стрелецком? — спросил Павел голосом Корзухина. — Неужели он был близоруким, недальновидным руководителем?

— Он подорвался в любовной драме, — усмехнулся в усы Фокин. — Если руководитель не смог предусмотреть последствия своей любви к замужней женщине, то что же от него ждать в решении масштабных проблем?..

Павел вздрогнул, возмущенно покрутил головой, освобождаясь от наваждения, от нелестных мнений о себе самом.

— Это ты сказал о любовной драме?

— Вы слышали голос Тихона Ефимовича, — возразил Зот, он сидел все в той же спокойной позе.

— Не надуешь! — Стрелецкий приложил к лицу ладони, потер лоб, щеки, веки, как бы умываясь или отгоняя дрему, и сердито проговорил: — Не мог я слышать голос Фокина! Дурацкую роль ты избрал себе! Кому нужны твои пророчества? Шел бы работать в плановый отдел, а то морочишь голову, оскорбляешь чревовещательством… Не забывай, чем кончила знаменитая Кассандра! Ты рядишься под объективность и не хочешь помогать делом. Если не можешь предотвратить ни одной неприятности, то зачем твое прогнозирование?

Я бы сделал тебя ближайшим другом, выполнял твои подсказки, советы, предложения, если бы видел в них пользу для производства, для коллектива, если бы ты предостерег меня от ошибок…

— Ошибка в вашем генетическом коде, Павел Николаевич, — тихо проговорил Зот, — в природе вашего организма, в характере. Я предупреждал и вас и Дашу, но разве вы послушали меня? Я провел эксперимент по корректировке судеб, но моя корректировка не удалась, хотя древние учили: дело умных — предвидеть беду, дело храбрых — управляться с бедой, когда она пришла…

— О чем же мы толкуем? Если я состою из ошибок, то и руководить буду только с ошибками, — с напускной обидой проговорил Павел.

— Ребенок рождается совсем глупым, хотя в нем скрыт разум высший. Постепенно он развивается, поднимаясь по ступеням воспитания и образования. Но самые высокие ступени самовоспитания достигаются системой самопостижения, проявления своего высшего интеллекта, умения пользоваться им. Вы можете стать во сто крат мудрее и могущественнее, чем считаете себя, если будете служить людям, а не своим мелким желаниям. Если научитесь искусству проницательности. Вы, Павел Николаевич, необыкновенный человек, по… нельзя научиться плаванию, не учась плавать… Нельзя быть руководителем, не постигнув законов в себе самом…

Павла подмывало наговорить Митрофанову дерзостей, пригрозить наказанием… Очень уж сомнительно, чтобы в человеке, кроме обычного разума, был еще какой-то сверхинтеллект… Павел хотел похлопать Зота по плечу, но ладонь его шлепнулась на спинку скамьи. К своему удивлению, Стрелецкий не увидел Зота, он словно растворился…

— Хорош! Выходит, я беседую сам с собой? — усмехнулся Павел. Он пошарил взглядом по кустам, между берез, за телеграфным столбом, глянул в просвет аллеи, на россыпь золотых листьев, на темные силуэты больных, прохаживающихся по тропинкам больничного сквера, но нигде не обнаружил высокой и крепкой фигуры Митрофанова. Неужели его и не было? Пройдя к ограждению, Павел увидел вдали лес, отделенный от неба линией горизонта; вся растительность вокруг сияла, трепетала под лучами солнца, а из проема между высокими кирпичными зданиями дул влажный, пахнущий гарью машин западный ветерок.