поосторожней, потому что на острове Саттин, подверженному любому влиянию, каждое беспечное слово может испортить погоду на целую неделю.) Одни обращались к нему приветливо, другие немного небрежно, но здоровались все. Он был единственным волшебником, который поселился на этом жалком острове, и потому заслуживал уважения. Но легко ли уважать толстого пятидесятилетнего коротышку, если он ходит переваливаясь, как утка, все время улыбается и выдыхает пар из ноздрей? К тому же и магические способности у него были весьма средние. Фейерверки у него получались отлично, а эликсиры были никудышные. Бородавки возвращались дня через три, помидоры вырастали не больше дыни, а в те редкие дни, когда в Саттинскую бухту заходили чужеземные суда, мистер Подгоркинз отсиживался в своей пещере, потому что боялся дурного глаза, в чем сам признавался. Одним словом, волшебничал он не лучше, чем плотничал косой Голова, то есть кое-как. Деревенские жители мирились и с покосившимися дверями, и с неудачными заклинаниями — ничего не попишешь, такова теперешняя жизнь, — а свое неудовольствие выражали лишь тем, что обходились с волшебником запанибрата, будто он был такой, как они. Иногда кто-нибудь приглашал его на обед. А однажды он сам назвал к себе гостей и устроил настоящий пир: на столе, накрытом камчатной скатертью, были хрусталь, серебро, и жареный гусь, и искристый «Эндрейд-639», и сливовый пудинг с густой подливкой, но он испортил все удовольствие тем, что ужасно нервничал, и к тому же через полчаса после обеда все опять проголодались. Обычно мистер Подгоркинз приглашать к себе не любил и никого не пускал дальше передней, куда, впрочем, он тоже разрешал войти неохотно. И потому, когда видел, как кто-то подходит к его горе, сам семенил навстречу. «Посидим-ка мы лучше вон там, под елкой», — улыбаясь, говорил он и показывал рукой в сторону ельника, а если шел дождь, предлагал: «Пойдем-ка лучше в трактир, выпьем чего-нибудь», — хотя все на острове знали, что мистер Подгоркинз не пьет ничего крепче родниковой воды.

Иногда деревенские ребятишки, не выдерживая искушения перед запертой дверью, дожидались, когда мистер Подгоркинз уйдет из дома, и пытались ее открыть, но это заклятие он, похоже, знал хорошо, и замок был надежным. Как-то раз двое мальчишек, решив, что его нет дома, потому что утром он уехал на Западное побережье к миссис Рууне лечить ее больного ослика, притащили топор и ломик, но едва только ломик коснулся двери, как из глубины пещеры послышался грозный рев и вырвались клубы багрового дыма. Оказалось, мистер Подгоркинз вернулся домой раньше времени. Мальчишки в страхе удрали. Волшебник из пещеры не вышел, и ничего худого с мальчишками не случилось, но, говорили они, в жизни бы не поверили, если бы не слышали своими ушами, какой оглушительный, страшный, свистящий, стенающий, сиплый вой способен издавать этот толстенький коротышка.

Как-то раз он спустился в деревню, чтобы купить себе фунт печенки и дюжины три яиц, подновить старому капитану Туманоу талисман зоркости (довольно бесполезное занятие при отслоении сетчатки, но мистер Подгоркинз не оставлял надежды) и потом зайти поболтать с вдовой гармошечного мастера, старой тетушкой Гульд. Мистер Подгоркинз дружил все больше со стариками. В обществе молодых людей он терялся, а девушки его побаивались.

— Он нас нервирует, он все время улыбается, — твердили они, надувая губки и наматывая на пальчик шелковистые локоны. «Нервирует» было словечком новомодным, и матери хмуро им отвечали:

— Нервирует, как же! Глупости, да и только, мистер Подгоркинз — всеми уважаемый волшебник.

Распрощавшись с тетушкой Гульд и купив яиц, мистер Подгоркинз пошел домой мимо выгона, где в тот раз шел урок местной школы. На Саттине никто не умел ни читать, ни писать, а потому там не было ни книг для ученья, ни парт для вырезания на них своих инициалов, ни тряпочек для вытирания доски, ни даже здания школы. В дождливую погоду дети занимались на сеновале в Общественном Амбаре и выбирались оттуда все в сене. Зато в ясные дни местная учительница Палани вела их, куда ей вздумается. В тот день в окружении тридцати внимательных ребятишек, не старше двенадцати лет от роду, и сорока невнимательных овец, не старше пяти, она объясняла одну из самых важных тем учебной программы — Правила Имен. Мистер Подгоркинз с застенчивой улыбкой на минутку остановился возле них посмотреть и послушать. Симпатичная двадцатилетняя толстушка Палани, в окружении овец и детей, стояла возле голого черного дуба на фоне дюн, и моря, и чистого, залитого зимним солнцем бледного неба — и это было прелестное зрелище. Говорила она с увлечением, и щеки у нее порозовели от ветра и от волнения.

— Теперь вы знаете Правила Имен. Их всего два, и они одинаковы на нашем острове и во всем мире. Ну-ка назовите мне первое правило.

— Нельзя ни у кого спрашивать, как его зовут, потому что это невежливо! — крикнул было толстый шустрый мальчишка, но его перебила крохотная девчушка с пронзительным голоском:

— Мама говорит, что никогда никому нельзя говорить, как тебя зовут!

— Так, Саиф, правильно. Правильно, Крошка, только не надо так кричать. Молодцы. Никогда и ни у кого нельзя спрашивать, как его зовут. Никогда никому нельзя называть свое имя. А теперь немножко подумайте и скажите, почему мы зовем нашего волшебника мистером Подгоркинзом? — И она улыбнулась мистеру Подгоркинзу поверх кудрявых головок и шерстяных курточек, и он просиял, нервно прижимая к себе котомку с яйцами.

— Потому что он живет под горкой, — сказали хором пятнадцать ребятишек.

— Это настоящее его имя?

— Нет! — сказал толстый мальчишка.

И Крошка следом пискнула:

— Нет!

— А откуда вы знаете, что нет?

— А оттуда, что никто не знает, как его взаправду зовут, потому что он приехал один и сказать было некому, а сам он…

— Очень хорошо, Саиф. Не вопи же так, Крошка. Молодцы. Даже волшебник не рискнет открыть чужим людям свое настоящее имя. Вот вы — когда вы закончите школу, сдадите выпускной экзамен, вас больше не будут называть детскими именами, и останутся у вас одни настоящие. Настоящие имена нельзя произносить вслух, и спрашивать о них тоже нельзя. А вот почему нельзя?

Дети стояли молча. Овцы тихонько блеяли. Тогда ответил мистер Подгоркинз.

— Потому что в имени любой вещи скрыта ее суть, — робко проговорил он своим тихим, немножко осипшим голосом. — А узнать настоящее имя — значит понять суть. Тогда стоит назвать вещь по имени, и получишь над ней власть. Правильно ли я понимаю, госпожа учительница?

Палани, похоже несколько смущенная его вмешательством, в ответ улыбнулась и