сделала реверанс. А мистер Подгоркинз решил, что торопится, и направился к своей пещере, крепко прижимая к груди котомку с яйцами. Отчего-то после этой недолгой остановки он ужасно проголодался. В пещере он быстренько затворил внутреннюю дверь, но впопыхах, наверное, оставил щель, потому что вскоре пустая передняя наполнилась запахом яичницы и жареной печенки.

В тот день дул свежий западный ветер, который после полудня пригнал небольшое суденышко, легко заскользившее по сверкающим волнам Саттинской бухты. Не успело оно обогнуть мыс, его тут же заметил востроглазый мальчишка, который, как все на острове, знал каждый парус и каждую мачту любого из сорока здешних рыбачьих баркасов, и сломя голову помчался по улице с криками: «Чужой корабль! Чужой корабль!» К берегам их крохотного уединенного острова лишь изредка приближался какой-нибудь корабль, шедший от Восточных Пределов, да заглядывал порой предприимчивый купец с островов Архипелага. Потому, когда судно подошло к причалу, там уже собралась добрая половина деревенских жителей. Туда же спешили рыбаки, вышедшие с утра в море, и приветствовать путешественника отовсюду сбегались собиратели трав и моллюсков.

Только дверь мистера Подгоркинза оставалась закрытой.

На борту судна находился всего лишь один человек. Когда об этом сказали старому капитану Туманоу, он сдвинул над невидящими глазами белые щетинистые брови и произнес:

— В одиночку добраться до Внешних Пределов может только волшебник, колдун или маг.

И вся деревня затаила дыхание в надежде хоть раз в жизни увидеть настоящего мага, одного из тех могущественных Белых Магов, которые живут на богатых, многолюдных, многобашенных островах срединного Архипелага.

При виде путешественника, оказавшегося довольно молодым и красивым чернобородым парнем, который сначала приветливо махал им с палубы рукой, а потом лихо соскочил на берег, как любой моряк, обрадовавшись земле, они стали разочарованно расходиться. Тот представился им бродячим торговцем. Но когда капитану Туманоу доложили, что торговец ходит, опираясь на дубовую палку, он покачал головой.

— Два волшебника на одном острове. Плохо дело! — сказал он, шлепнув губами, как старый сазан, и крепко закрыл рот.

Назваться сам чужестранец не мог, и потому в деревне его прозвали Черной Бородой. Все говорили только о нем. Он привез ткани, башмаки, дешевые куренья, блестящие камушки, душистые травы и крупные бусы из Венвея — весь обычный товар морского развозчика. Островитяне спускались к причалу поглазеть, поболтать с путешественником и, может быть, что-нибудь купить. «На память», — хихикала тетушка Гульд, которую, как и всех деревенских женщин, до глубины души поразила дерзкая красота Черной Бороды. Мальчишки так и вились вокруг него, слушая рассказы о долгих странствиях к берегам далеких Пределов, об огромных богатых островах Архипелага, о его проливах, о рейдах, где белым-бело от парусов, и о золотых крышах Ганнбурга. Мужчины слушали его охотно, но те, кто был подотошней, не переставали ломать голову, отчего этот моряк путешествует в одиночку, и бросали задумчивые взгляды на дубовый посох.

А мистер Подгоркинз все так и сидел под своей горой.

— Первый раз вижу остров без волшебника, — сказал как-то вечером Черная Борода, обращаясь к тетушке Гульд, которая пригласила его вместе со своим племянником и с Палани на чашечку бурдяного чая. — Что же вы делаете, когда у кого-то болит зуб или корова перестает доиться?

— Ну-у, — сказала старушка, — для этого у нас есть мистер Подгоркинз.

— Толку-то от него, — пробормотал племянник Бирт, густо покраснел и пролил на стол чай.

Большой и храбрый, рыбак Бирт был очень молод и очень немногословен. Он любил Палани, но единственный способ, которым он решался выразить свою любовь, заключался в том, что он без конца таскал кухарке отца Палани корзины с макрелью.

— А-а, так у вас все же есть волшебник, — сказал Черная Борода. — Он что же, невидимый?

— Нет, — сказала Палани, — он просто очень робкий. Вы здесь всего неделю, а мы, знаете ли, так редко видим чужестранцев… — Она тоже немножко покраснела, но чай свой не пролила.

Черная Борода улыбнулся ей:

— Значит, он здешний?

— Нет, — сказала тетушка Гульд. — Какой же он здешний, он вроде вас. Еще чаю, племянничек? Да держал бы ты чашку покрепче. Нет, дорогой мой, он приплыл к нам в крохотном суденышке года эдак четыре назад — да, вроде четыре, — на следующий день после того, как прошел анчоус и наши тогда вернулись из Восточной бухты с полными сетями, а пастух Пруди в то утро ногу сломал… Должно быть, пять лет Назад. Нет, четыре. Нет, пять… Да, пять, в тот год еще чеснок не уродился. Так что приплыл он в малюсенькой лодчонке, которая едва на плаву держалась, полная скарба, сундуков да коробов, и говорит капитану Туманоу, — тот тогда еще не ослеп, хотя такой старый был, что другой бы уже успел два раза ослепнуть, — так вот, и говорит: «Мне сказали, тут у вас нет ни волшебника, ни колдуна. Может быть, я вам сгожусь? Я — волшебник». — «Ну что ж, — говорит капитан, — если только, конечно, вы пользуетесь белой магией!» Так что не успели мы ту рыбу съесть, а мистер Подгоркинз уже поселился в пещере под горой и тут же помог тетушке Тралтоу, у которой ее рыжий кот тогда болел чесоткой, а мистер Подгоркинз его тут же и вылечил. Правда, шерсть на чесоточных местах у него выросла серая. На что он стал похож — не передать! Помер прошлой зимой в самые холода. Бедняжка тетушка Тралтоу так по нем убивалась, больше, чем по мужу, а тот у нее утонул возле Обрывов в тот год, когда сельди шло много, а племянничек Бирт тогда еще под стол пешком ходил. — В этом месте Бирт еще раз пролил чай, Черная Борода хмыкнул, а тетушка Гульд продолжала как ни в чем не бывало и проговорила так до самой ночи.

На следующий день Черная Борода спустился к молу, чтобы заделать в своем баркасе какую-то щель, и возился, похоже, слишком долго, пытаясь, как обычно, втянуть в разговор молчаливых саттинян.

— А где тут лодка вашего волшебника? — спросил он. — Или, может, он прячет ее в ореховую скорлупку, как все Маги?

— Ну нет, — сказал один невозмутимого вида рыбак. — В пещере она, под горой.

— Он спрятал лодку в пещере?

— Точно. Спрятал. Сам помогал. Тяжеленная была — как свинец. Набита вся сундуками, а они все набиты книгами, а книги все с заклинаниями… Точно, он сам говорил.

В этом месте невозмутимого вида рыбак невозмутимо вздохнул и повернулся спиной к торговцу. Неподалеку чинил сеть племянник тетушки Гульд. Он оторвался от работы и так же невозмутимо спросил:

— Может, вы хотите познакомиться с