- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (136) »
скота, сваренная, лежала в кормушке. А дым из трубы все валил и валил. Там кипятили воду. Густав набрал сырой картошки. Почему бы на том же самом огне не сварить картошку для скота на завтра? С кастрюлей в руках, с рюкзаком за спиной — так Густав пошел на кухню и навстречу новому ребенку.
Скрипнул ключ в замке. Из спальни вышла повитуха. Она была толстая и краснолицая — воплощенное здоровье — мать жизни.
— Опять прекрасный мальчик, Густав!
Для Густава повитуха была сродни могильщику. Людям горе, ей — радость. Повитуха и могильщик рука об руку трудятся на протяжении всей жизни; она вводит людей в этот странный мир, а тот их отсюда выпроваживает. А платить извольте ныне живущие. Густав подвинул кастрюли на плите и даже не взглянул на поставщицу могильщика.
— Отвяжись от меня, окаянная ведьма!
Повитуха весело плескала руками в горячей воде.
— На этот раз мальчик весит девять фунтов, Густав!
Расческой со сломанными зубьями Густав провел по своим коротким волосам.
— Признайся, что тебя бедняки кормят!
Повитуха вытерла руки. Лицо ее напоминало лицо лошадиного барышника после удачной сделки.
— Всякий смертный должен благодарить Господа за то, что тот дал ему здоровых детей.
Рука Густава задрожала. Пробор в волосах сбился.
— Скажи правду, тебе бедняки в радость?
Лицо повитухи стало пурпурным.
— Нет!
Она побросала свои инструменты в сумку.
— Тогда, значит, другие лучше платят, а?
— Не знаю я никаких других. Заткнись!
— Я имею в виду тех, кто уже на втором месяце за тобой посылает.
У повитухи от гнева, казалось, распухла переносица. Густав в волнении чесал гребенкой свои усы.
— Сознайся, что ты достаешь из женской утробы и людей, и ангелов, в зависимости от того, когда тебе заплатят, поздно или рано.
Повитуха опять засучила рукава.
— Как ты себе это представляешь?
— Деньги есть, ума не надо. А беднякам надо много ума, чтобы из твоих младенчиков настоящих людей сделать.
Повитуха схватила Густава. Густав схватил повитуху. Они боролись, покуда не посыпались пуговицы с повитухиной кофты. Из выреза сорочки вывалились толстые груди.
— Этим меня не запугаешь! — крикнул Густав и ухватил ядреную бабу за бедра. Она, посинев от злости, вцепилась в только что причесанные волосы Густава. Кряхтенье и немая борьба — и вот уже ведро с водой свалилось на пол. Холодная вода окатила круглые икры повитухи. Она взвизгнула:
— Благодари Бога, что я из-за своей работы не могу длинные ногти отрастить!
Дверь спальни распахнулась. Возле дерущихся вдруг появилась Лена, дрожащая, белая, как полотно. Густав и повитуха как бойцовые петухи отскочили друг от друга. Растрепанная повитуха тут же вспомнила о своих обязанностях:
— Лена, в постель! А с этим я сама справлюсь, я уж его отмолочу как следует!
Лена не плакала. У нее больше не было слез. Она в отчаянии ломала руки, ее иссохшие губы дрожали. Густав успел подхватить ее прежде, чем она упала.
Расцарапанный муж сидел на краешке кровати возле роженицы. — Все-таки надо еще иметь смелость говорить правду. — Не всегда. — Как — не всегда? — Чтобы правда дала всходы, нужна подготовленная почва. — Откуда опять эта мудрость, жена? — Из книги. — В книгах жизнь беззубая. — Густав погладил руку жены. На большом пальце у него была ороговевшая шишка. От стеклодувной трубки. — Как нам теперь быть с крестинами? Лена закрыла глаза. В ее обескровленном теле звучала музыка. Слышная только ей. Густав как чурбан сидел на клетчатом чехле перины и думал. Думать молча он не умел. — Крестины, крестины… и зачем человека крестят, а? Чтобы другие нажирались на крестинах? Я знал одного парня, так его священник никогда не окроплял водой из купели. И он был не большим страдальцем, чем любой из нас. Он работал со мной на фабрике и был родом то ли из Польши, то ли еще откуда. Его попросту позабыли окрестить. Так Господь еще взыскал его своей милостью, он умел жрать стекло. Он, бывало, выпьет, и тут уж ему ничего не стоило себя прокормить. На закуску — рюмка, а как главное блюдо — пивная кружка. Ротозеи в пивной оплачивали его счет. Так он здорово экономил на жратве. Лена опять пришла в себя. Она смотрела на мужа, как матери всего мира смотрят на своих мужей после родин: он был чародей, ветер, гуляющий в ветвях вишневого дерева и прижимающий запыленных пчел к цветочной пыльце. Ветер, способствующий великим переменам. Густав еще раз попытал счастья: — Существуют целые народы, где вообще никого не крестят. И расходов этих у них нет. Лена попробовала сесть в кровати. — А мы пригласим крестных побогаче. — Если б это удалось! Густав направился к двери, насвистывая: «Профукал деньги Юле…» Из зарослей сирени ему махали дети. Он взял тачку и поплелся к картофельному полю. На две недели он должен был взять на себя еще и всю женину работу. Повитуха больше не являлась. Деньги за нее получил представитель общины.
Чиновник, ведающий метрическими книгами, поднял очки на лоб. Большая синеватая бородавка
Расцарапанный муж сидел на краешке кровати возле роженицы. — Все-таки надо еще иметь смелость говорить правду. — Не всегда. — Как — не всегда? — Чтобы правда дала всходы, нужна подготовленная почва. — Откуда опять эта мудрость, жена? — Из книги. — В книгах жизнь беззубая. — Густав погладил руку жены. На большом пальце у него была ороговевшая шишка. От стеклодувной трубки. — Как нам теперь быть с крестинами? Лена закрыла глаза. В ее обескровленном теле звучала музыка. Слышная только ей. Густав как чурбан сидел на клетчатом чехле перины и думал. Думать молча он не умел. — Крестины, крестины… и зачем человека крестят, а? Чтобы другие нажирались на крестинах? Я знал одного парня, так его священник никогда не окроплял водой из купели. И он был не большим страдальцем, чем любой из нас. Он работал со мной на фабрике и был родом то ли из Польши, то ли еще откуда. Его попросту позабыли окрестить. Так Господь еще взыскал его своей милостью, он умел жрать стекло. Он, бывало, выпьет, и тут уж ему ничего не стоило себя прокормить. На закуску — рюмка, а как главное блюдо — пивная кружка. Ротозеи в пивной оплачивали его счет. Так он здорово экономил на жратве. Лена опять пришла в себя. Она смотрела на мужа, как матери всего мира смотрят на своих мужей после родин: он был чародей, ветер, гуляющий в ветвях вишневого дерева и прижимающий запыленных пчел к цветочной пыльце. Ветер, способствующий великим переменам. Густав еще раз попытал счастья: — Существуют целые народы, где вообще никого не крестят. И расходов этих у них нет. Лена попробовала сесть в кровати. — А мы пригласим крестных побогаче. — Если б это удалось! Густав направился к двери, насвистывая: «Профукал деньги Юле…» Из зарослей сирени ему махали дети. Он взял тачку и поплелся к картофельному полю. На две недели он должен был взять на себя еще и всю женину работу. Повитуха больше не являлась. Деньги за нее получил представитель общины.
2 Станислауса называют в честь пожирателя стекла. Пастор печется о его душе и повергает маму Лену в смертельный ужас.
Бюднеры обсуждали, как им назвать новорожденного. Папа Бюднер считал своих сыновей, загибая пальцы. Большой палец звался Эрих, указательный — Пауль, средний — Артур, а безымянный и мизинец звались Вилли и Герберт. — Теперь нам нужен Станислаус, — сказал он. — А я думала — Бодо, — сказала Лена. — Бодо? Это большого пса можно на худой конец назвать Бодо. — Густав качал на коленях четырехлетнего Герберта. — На свете даже нет людей по имени Станислаус. Нам нужен Гюнтер. У всех людей есть Гюнтеры. — Эльзбет, старшая, уперла руки в боки. Густав вскочил, спустил с рук сына и зашагал по кухне взад и вперед, сзади у него болтались подтяжки. — Это что, о твоем парне речь? А тебе вообще-то сколько лет? — Тринадцать. — Так вот! Станислаус — это был пожиратель стекла! Лена еще раз попыталась заговорить о Бодо: — Он был скрипачом. — Где? — В книжке, которую мне давала жена управляющего. Стоило ему трижды коснуться струн — все женщины пускались в пляс. Густав наступил на собственные подтяжки. — А мужчины? — Они его ненавидели. — Вот видишь! Бодо не годится. Его будут звать Станислаус — и ни грамма меньше. — Эльзбет забралась в угол за печкой. — Его будут дразнить: штаны слазят! Густав не сводил глаз с мухи на кухонной стене. Он сказал: — Ну это пока он не начнет стекло жрать.Чиновник, ведающий метрическими книгами, поднял очки на лоб. Большая синеватая бородавка
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (136) »