Литвек - электронная библиотека >> Владимир Григорьевич Бенедиктов >> Классическая проза и др. >> Стихотворения 1859–1860 гг. >> страница 2
междугорий
Вся сшита из жизни, отжившей едва, —
Из раковин чудных, из масс инфузорий;
Вглядишься в пылинку: пылинка жива;
К цветку ль – великану прохожий нагнулся:
Крылатый цветок мотыльком встрепенулся,
Иль резвою птичкой, и птичка летит
И звонко несется к небесным преддверьям,
И луч всепалящего солнца скользит
По радужным крыльям, по огненным перьям;
Пришлец вдруг испуган извитой змеей:
То стебель ползучий блеснул чешуей.
И видно, как всходит, – и слышно, как дышит
Там каждая травка и каждый лесок;
Там дерево жизни ветвями колышет,
И каплет из трещин живительный сок,
И брызжет, – и тут же другое с ним рядом:
То дерево жизни с убийственным ядом.
И рад мореходец. «Хвала мне и честь! —
Он мыслит. – Вот новость для нашего века —
Земля неизвестная! Все на ней есть
И – слава всевышнему! – нет человека!
Еще здесь дороги себе на просек
Мой ближний» – так мыслит и рад человек.
«А если там дальше и водятся люди
На острове этом прижмем дикарей!
Заспорят: железо направим им в груди
И сдвинем их глубже – в берлоги зверей,
И выстрелы будут на вопль их ответом;
Причем озарим их евангельским светом.
Встречая здесь новые тени и свет,
Потом пусть картины здесь пишет художник
Трудится ученный, и тощий поэт,
Беснуясь, восходит на шаткий треножник!
Нам надобно дело: все прочее блажь.
нам надо, во-первых, чтоб остров был наш.
Мы срежем мохнатые леса опушки;
здесь будет дорога; тут станет наш флот,
Там выстроим крепость и выставим пушки, —
И если отсюда сосед подойдет,
Как силы его ни явились бы крепки,
От вражьей армады останутся щепки
Какую торговлю мы здесь заведем!
Давай потом ездить и в даль и к соседям!
Каких им диковин с собой навезем!
С каким небывалом товарцем подъедем!
Вот новая пряность Европе на пир!
Вот новые яды! Пусть кушает мир!»
Земля под ногами гостей шевелится,
Кряхтит или охает: тягостен ей
Под новым животным пришедшим селиться
Средь выросших дико на персях у ней
Животно-кристалов, Животно-растений,
Полуминералов, полупрозябений.
А гости мечтают: «Хозяева мы.
Без нас – тут дремала пустая природа,
И солнце без нас не умолило б тьмы,
Без пошлин сияя, блестя без дохода,
В бесплодном венце неразумных лучей.
Что солнце, где нет человека очей?»
Но прежде чем здесь пришлецы утвердились,
Другого народа плывут корабли.
Прибывшие в право владений вступились.
У первых с последними споры пошли
«Сей берег впервые не нам ли встречен?» —
«Конечно, – да нами он прежде замечен».
И вот – забелели еще паруса,
И нации новой явились пришельцы:
«Постойте! – приезжих гудят голоса, —
По праву природы не мы ль здесь владельцы?
В соседстве тут наша земля – материк.
Оторванный лоскут ее здесь возник».
В три царства пошли донесенья, как надо,
Об острове чудном; проснулись дворы;
Толкуют о найденном вновь Эльдорадо,
Где золото прыщет из каждой горы;
Волной красноречья хлестнули палаты,
И тонкие скачут на съезд дипломаты.
Съезжаются: сколько ума в головах!
Какая премудрость у них в договорах!
А там между тем в их родимых землях
Готовятся флоты и пушки, и порох —
На случай. Все было средь тех уже дней,
Где эта премудрость казалась верней.
Лишь древность седая, пленяясь витийством
Речей плутоватых, им верить могла;
А впрочем, и древле все тем же убийством,
Войной нареченным, решались дела,
И место давали губительным сценам
Афины со Спартой и Рим с Карфагеном.
И вот за пленительный остров борьба
Как раз бы кровавым котлом закипела,
Но страшное зло отвратила судьба,
И лютая вспыхнуть война не успела:
Тот остров плавучий под бурный разгул,
Однажды средь яростных волн потонул,
Иль, сорван могучим крылом урагана
С подводной, его подпиравшей, скалы,
Умчался в безвестную даль океана
И скрылся навеки за тучами мглы;
А там еще длились и толки и споры,
Готовились пушки, и шли договоры.
(обратно)

Письма

Послания милой, блаженства уроки,
Прелестные буквы, волшебные строки,
Заветные письма – я вами богат;
Всегда вас читаю, и слезы глотаю,
И знаю насквозь, наизусть, наугад.
Любуюсь я слогом сих нежных посланий;
Не вижу тут жалких крючков препинаний;
В узлах запятых здесь не путаюсь я:
Грамматику сердца лишь вижу святую,
Ловлю недомолвки, ошибки целую
И подпись бесценную: «вечно твоя».
Бывало посланник, являясь украдкой,
Вручит мне пакетец, скрепленный облаткой.
Глядь: вензель знакомый. На адрес смотрю:
Так почерк неровен, так сизо чернило,
И ять не на месте… как все это мило! —
«Так это от… знаю»; а сам уж горю.
От друга, я от брата – бегу, как от пугал,
Куда-нибудь в сумрак, куда-нибудь в угол,
Читаю… те смотрят; я дух затая,
Боюсь, что и мысль мою кто-нибудь слышит;
А тут мне вопросы: кто это к вам пишет? —
«Так – старый знакомый. Пустое, друзья»
В глазах моих каждая строчка струится,
И каждая буква, вгляжусь, шевелится,
Прислушаюсь: дышит и шепчет: живи!
Тут брызга с пера – род нечаянной точки —
Родимое пятнышко милой мне щечки
Так живо рисует пред оком любви.
Хранитесь, хранитесь, блаженства уроки,
Без знаков, без точек – заветные строки!
Кто знает? Быть может, под рока грозой,
Когда-нибудь после на каждую строчку
Сих тайных посланий я грустную точку
Поставлю тяжелой, сердечной слезой.
(обратно)

Неотвязная мысль

Как привяжется, как прилепится
К уму – разуму думка праздная,
Мысль докучная в мозг твой вцепится
И клюет его, неотвязная,
И подобная птице – ворону
Так и каркает в самом темени:
Норовлю от ней как бы в сторону,
Говорю: «Пусти! Нету времени.
День рабочий мне начинается
И кончается он заботою»; —
А несносная упирается:
Я с тобой, дескать, поработаю!
И становится мне