Повернулась Оля, смотрит.
— Вставай, — говорит. — Лошадь чужая. В нашей деревне такой нет.
Пыль как пена морская. Конь — чёрный, лаковый. Морду дерёт вверх — от солнца, от неспокойной узды. Казак на коне. Ворот на рубашке широкий, лицо от загара как уголь, зубы весёлые.
— Куда путь держите?
Мишка — вперёд, плечом девочку загораживает.
— В Красенькое. Хотим посмотреть, как солнце заходит.
Засмеялся парень, а конь заплясал, запылил всеми четырьмя ногами.
— Хочешь, прокачу, если смелый?
Губы у Мишки пересохли. На таком-то коне! Да с таким казаком! Глянул на Олю, та в землю смотрит.
— Нет, — говорит Мишка, — двое нас.
— Она догонит. Я тебя прокачу маленько, ссажу, ты и подождёшь.
— Нет, — говорит Мишка.
— Ну бывай. Пожалеешь!
Ускакал.
Жалко, а не пожалел Мишка. Не пожалел, потому что вдвоём идут. И дорога у них далёкая.
Молча топают. Знает Оля: злится на неё Мишка. Помешала ему на коне проскакать. А Мишка не злится: просто раскроешь рот, чтобы слово сказать, и заревёшь, как телок. Обидно всё-таки. Догнала их подвода. Старичок на подводе. — Далёко ль, милые? — В Красенькое. — Ого, куда! К родным, что ли? — Нет, — говорит Мишка. — Хотим посмотреть, как солнце садится. Длинный день хотим посмотреть. — Ишь какое дело! Ну лезьте в телегу, чуток подвезу. Тронул старичок лошадь. Поехали. — Вы, значит, из Тёмина? Горы на вас тени напускают. Интересно. — Что ж тут интересного? — спрашивает Мишка. — Всё, милый человек, интересно. Для того и живём, чтобы узнать поболе. Телега скрипит, солома в телеге щекочется, мёдом пахнет. Ехать бы так и ехать… А тут как загудит! Выезжают из-под горы лобастые машины. На машинах брёвна. Толстые. Мишке с Олей вдвоём не обхватить… Съехал старичок на обочину, соскочил с телеги, лошадь — под уздцы. Ребятам машет: — Слазь! Не дай бог понесёт! Спрыгнули. А машины — мимо. Гудят, гудят. Пыль небо закрыла, машинам конца нет. Проехали всё же. Ребята — чихать. Совсем запылились. — Сила что тебе у паровоза, — говорит старичок. — В наш посёлок едут. Строительство у нас. Ну, мне в другую сторону теперь. А вам, значит, прямо… Длинный день задумали искать! Интересно… Подошли ребята к речке. Речка по камням скачет. Шипит, как городская газировка. Берега у речки крутые, друг от друга далеко. Только она забыла про них, обмелела, сузилась, но все равно вброд не перейдёшь — сшибёт, по камням протащит. Моста нет. На бережку лесорубы ждут попутных машин, табачок покуривают. Сели ребята в стороне. Выпили из бутылки молока, сала поели. Тут как раз машина приехала. Ребята — к ней. А лесорубы народ проворный, вскочили на подножки и поехали. Не подождали. — Ну ладно, — говорит Мишка, — другая придёт. Приехала другая. Выскочил Мишка на дорогу, руку поднял, а машина не остановилась. — Ты тоже руку поднимай! А то стоишь… — говорит Мишка. Речка шумит, тени растут. Нет машин — и только. Проехала наконец, вдвоём сигналили — не взяла. Грустно стало. Дома трёпка ждёт. Зазря терпеть придётся. Не увидят они длинный день. — А когда мы назад пойдём? — спрашивает Оля. — Ночью? — Ночью. — А если… — Зверей, что ли, боишься? Не бойся, их здесь нет. Смотрят — с того берега идёт человек. Сапоги на нём высокие, охотничьи, за спиной ружьё, на плечах что-то большое, рыжее. Перешёл речку, снял ношу. Ноша встала на четыре лапы, разинула пасть и зевнула. — Медвежонок! — ахнула Оля. — Он сало ест? — спрашивает у охотника. — Он всё у меня ест. — А погладить его можно? — Погладь. Только смотри — цапнет. Развернула Оля сало и вспомнила, что это последний кусочек. Да что делать? Стыдно не дать. Подумает охотник — пожадничала. Бросила медвежонку, тот понюхал сало, а есть не стал. — А где такие водятся? — спрашивает Оля. — В горах, — сказал охотник и медвежонка по шее похлопал. — Ну, пошли, Трошка. Нам ещё далеко. Ушли. Поглядела Оля на приятеля, а у того глаза какие-то странные, смотрят вслед охотнику и губу закусил. — Ты что? — спрашивает Оля. — Боишься, что ли? — Нет, — говорит, — хотел попросить, чтобы нас на ту сторону перенёс.
И ещё одна машина подъехала к броду. Мишка и руку-то как следует не поднял. Так махнул, а шофёр затормозил. — Куда вас доставить, граждане? Оля говорит: — В Красенькое нам. Хотим посмотреть, как солнце не за гору садится, а вообще. Посмотрел на девочку шофёр, задумался. — Серьёзное дело. Что ж, постараюсь помочь вам. Вы из Тёмина, наверное? — Из Тёмина. — Ну так вот. До Красенького ещё далеко. Подвезу я вас до Розовой горы. По тропке подниметесь на вершину, посмотрите, как солнце садится, а потом спускайтесь к дороге и ждите меня. Я вас домой отвезу. Договорились? — Договорились! Едут, а солнце уже коснулось Розовой горы. — Успеем? — спрашивает Оля. — Успеем. Пошла дорога в горах петлять. Тени кругом. Холодом потянуло. — Успеем? — Успеем. Подъехали ребята к Розовой горе — и бегом наверх. Пот за ушами, что тебе солёный ручей.
И вот легла под их ногами жёлтая страна. Позади — синё, впереди — солнце. А Красенькое было белое. Белые дома собирались в улицы, улицы уходили вдаль, к солнцу. И там в розовой дымке, у голубой черты горизонта, много дальше самого солнца, мерцало что-то непонятное, широкое. — Это, наверное, море? — сказала девочка. — Море. Мишка приложил к глазам ладонь и прищурился. — Это море! — повторила девочка. — Море! А моря не было. Там была степь, и там был день. День, который никогда не кончается на земле…
Молча топают. Знает Оля: злится на неё Мишка. Помешала ему на коне проскакать. А Мишка не злится: просто раскроешь рот, чтобы слово сказать, и заревёшь, как телок. Обидно всё-таки. Догнала их подвода. Старичок на подводе. — Далёко ль, милые? — В Красенькое. — Ого, куда! К родным, что ли? — Нет, — говорит Мишка. — Хотим посмотреть, как солнце садится. Длинный день хотим посмотреть. — Ишь какое дело! Ну лезьте в телегу, чуток подвезу. Тронул старичок лошадь. Поехали. — Вы, значит, из Тёмина? Горы на вас тени напускают. Интересно. — Что ж тут интересного? — спрашивает Мишка. — Всё, милый человек, интересно. Для того и живём, чтобы узнать поболе. Телега скрипит, солома в телеге щекочется, мёдом пахнет. Ехать бы так и ехать… А тут как загудит! Выезжают из-под горы лобастые машины. На машинах брёвна. Толстые. Мишке с Олей вдвоём не обхватить… Съехал старичок на обочину, соскочил с телеги, лошадь — под уздцы. Ребятам машет: — Слазь! Не дай бог понесёт! Спрыгнули. А машины — мимо. Гудят, гудят. Пыль небо закрыла, машинам конца нет. Проехали всё же. Ребята — чихать. Совсем запылились. — Сила что тебе у паровоза, — говорит старичок. — В наш посёлок едут. Строительство у нас. Ну, мне в другую сторону теперь. А вам, значит, прямо… Длинный день задумали искать! Интересно… Подошли ребята к речке. Речка по камням скачет. Шипит, как городская газировка. Берега у речки крутые, друг от друга далеко. Только она забыла про них, обмелела, сузилась, но все равно вброд не перейдёшь — сшибёт, по камням протащит. Моста нет. На бережку лесорубы ждут попутных машин, табачок покуривают. Сели ребята в стороне. Выпили из бутылки молока, сала поели. Тут как раз машина приехала. Ребята — к ней. А лесорубы народ проворный, вскочили на подножки и поехали. Не подождали. — Ну ладно, — говорит Мишка, — другая придёт. Приехала другая. Выскочил Мишка на дорогу, руку поднял, а машина не остановилась. — Ты тоже руку поднимай! А то стоишь… — говорит Мишка. Речка шумит, тени растут. Нет машин — и только. Проехала наконец, вдвоём сигналили — не взяла. Грустно стало. Дома трёпка ждёт. Зазря терпеть придётся. Не увидят они длинный день. — А когда мы назад пойдём? — спрашивает Оля. — Ночью? — Ночью. — А если… — Зверей, что ли, боишься? Не бойся, их здесь нет. Смотрят — с того берега идёт человек. Сапоги на нём высокие, охотничьи, за спиной ружьё, на плечах что-то большое, рыжее. Перешёл речку, снял ношу. Ноша встала на четыре лапы, разинула пасть и зевнула. — Медвежонок! — ахнула Оля. — Он сало ест? — спрашивает у охотника. — Он всё у меня ест. — А погладить его можно? — Погладь. Только смотри — цапнет. Развернула Оля сало и вспомнила, что это последний кусочек. Да что делать? Стыдно не дать. Подумает охотник — пожадничала. Бросила медвежонку, тот понюхал сало, а есть не стал. — А где такие водятся? — спрашивает Оля. — В горах, — сказал охотник и медвежонка по шее похлопал. — Ну, пошли, Трошка. Нам ещё далеко. Ушли. Поглядела Оля на приятеля, а у того глаза какие-то странные, смотрят вслед охотнику и губу закусил. — Ты что? — спрашивает Оля. — Боишься, что ли? — Нет, — говорит, — хотел попросить, чтобы нас на ту сторону перенёс.
И ещё одна машина подъехала к броду. Мишка и руку-то как следует не поднял. Так махнул, а шофёр затормозил. — Куда вас доставить, граждане? Оля говорит: — В Красенькое нам. Хотим посмотреть, как солнце не за гору садится, а вообще. Посмотрел на девочку шофёр, задумался. — Серьёзное дело. Что ж, постараюсь помочь вам. Вы из Тёмина, наверное? — Из Тёмина. — Ну так вот. До Красенького ещё далеко. Подвезу я вас до Розовой горы. По тропке подниметесь на вершину, посмотрите, как солнце садится, а потом спускайтесь к дороге и ждите меня. Я вас домой отвезу. Договорились? — Договорились! Едут, а солнце уже коснулось Розовой горы. — Успеем? — спрашивает Оля. — Успеем. Пошла дорога в горах петлять. Тени кругом. Холодом потянуло. — Успеем? — Успеем. Подъехали ребята к Розовой горе — и бегом наверх. Пот за ушами, что тебе солёный ручей.
И вот легла под их ногами жёлтая страна. Позади — синё, впереди — солнце. А Красенькое было белое. Белые дома собирались в улицы, улицы уходили вдаль, к солнцу. И там в розовой дымке, у голубой черты горизонта, много дальше самого солнца, мерцало что-то непонятное, широкое. — Это, наверное, море? — сказала девочка. — Море. Мишка приложил к глазам ладонь и прищурился. — Это море! — повторила девочка. — Море! А моря не было. Там была степь, и там был день. День, который никогда не кончается на земле…