была связана с понятием одновременности двух отдельных событий. Но сегодня мы знаем, что одновременность не есть абсолютное свойство, которым обладают события, это, скорее, следствие способа, которым наблюдаются эти события. Поэтому нет причины, почему бы нам не избавиться от уз абсолютов. Но совершая это, будем осторожны, чтобы не надеть новые кандалы. Разве золотые цепи лучше соломенной веревки? Только что выглядят более элегантно.

Естественным следствием понятия времени как потока, спешащего вперед и вперед, явилось движение настоящего момента, быстро абсолютизированного в «теперь», которое незаменимо транспортируется из прошлого в будущее. Однако значение «прошлого» и «будущего» определяется не только на поверхностном (психологическом) уровне, но и, что более значительно, на более глубоком (онтологическом) уровне. Между «нет уже» и «нет еще», можно сказать, лежит вечно присутствующая и в той же мере вечно отсутствующая «временная зона», называемая «теперь». Оба уровня, как психологии, так и онтологии, исключаются математиками и физиками из их описаний пространства, времени и пространства-времени. Описание времени математиками весьма похоже на описание ими же пространства; пространство и время — лишь аспекты единой структуры, называемой «пространство-время». В описании вселенной физиками полностью отсутствует не только двигающееся универсальное «теперь», но и какая-либо оговорка относительно текущего времени и неявно движущегося «теперь».

Понятия пространства и времени, столь характерные для низшего переживания самих себя и нашего мира, как оказывается, усваивающегося путем построения рефлексов и операций по разграничению различных «объектов», одним из которых является сам «субъект», который одновременно и отличен от остального мира и все же глубоко включен в него. Поэтому, каким бы захватывающим ни было развитие или ниспровержение этих понятий, это происходит на уровне того, что можно было бы обозначить конечной фазой долгого процесса, или, в буквальном смысле слова, на поверхности весьма слабо исследованного океана с неведомыми глубинами. Отказ принять «ум», «опыт» или «интуицию» — все эти ускользающие концепции — в область «точных» наук понятен, но необходимо указать на то, что чем больше точные науки закрывают себя от своего источника и ограничивают себя «чистыми фактами», тем больше шансов на то, что несдерживаемые спекуляции и глупейшие предубеждения, которые, как предполагалось, были запрещены, будут возникать снова — любопытный способ выковывания новых цепей (может быть, мы назовем их теперь плутониевыми?). Вышеупомянутый отказ, столь часто вырастающий до непрекрытой враждебности, вызывается, главным образом, общей неясностью таких терминов, как «ум», «знание», «опыт», «сознание», «дух» и их синонимов, часто используемых совершенно без разбора. Теории, имеющие дело с тем, что обозначается этими терминами, обычно делятся на две группы: дуализм ума и тела — с одной стороны и редукционный монизм с его подразделением на редукционный материализм и парапсихизм — с другой. Их бросающаяся в глаза слабость состоит в том, что они спешат с ответами прежде, чем задан любой вопрос.

Двусмысленность слова «опыт» можно интерпретировать как указывающую в направлении либо абсолютной объективности (путь редукционного натурализма), либо абсолютной субъективности (преследуемой дедуктивным идеализмом). Один замалчивает субъект, другой — объект; общим для обоих является мнимая дихотомия на субъект и объект. Но «опыт» (переживание) предшествует различию между субъективностью и объективностью, между внутренним и внешним, поскольку он не является ни субъектом, ни объектом и не имеет ни внутреннего, ни внешнего. Дело в том, что опыт не есть вещь, внутреннее же учреждающего субъекта или трансцендентального эго, так же, как и внешнее учрежденного объекта, являются позднее. Трансцендентальное эго — это постулат, как абсолютное пространств и время, и имеет лишь ограниченное применение в близоруком репрезентативном мышлении, как Эвклидова геометрия на маломасштабных поверхностях. Опыт который не поддается никакому редукционизму и поэтому не может сравниваться с трансцендентальным эпистемологическим источником (эго трансцендентных философий) или с метафизическим основанием (допущение метафизикой существования душевной субстанции) является тем не менее источником понятий для интерпретации, среди которых «пространство» и «время» оказываются «горизонтальными формами» самого опыта. Здесь «пространство» является ориентабельностью без фиксированного центра, а «время» — удерживающей-запоминающей структурой с его объединяющей операцией «теперь». Отличительные характерные качества «присутствия субъекта» и «присутствия объекта» являются результатами более поздней (тематической) конструкции. Хотя опыт, все проникая, присутствует, как «горизонтальные формы», являющиеся налагаемыми ограничениями, как в игре, опыт (как непрерывный источник) никогда не исчерпывает себя.

Вместе с этим опыт несет побочный оттенок значения знания, которое, и это следует подчеркнуть, является основополагающим, если не синонимом, для всей жизни (как мы ее «знаем»). Это также способ, которым она проявляет себя, т. е. ограничивая себя пространством и временем.

Будучи скорее процессом, чем статической сущностью, знание всегда рискует стать разделенным с самим собой (против себя), принимая свои намеренные операции конкретно и — но до этого оно соскальзывает в жесткость субъекта-«здесь» и объекта-«там» — устанавливая поддельный образ себя, который действительно является источником любой дуальности. И все же этот поддельный образ есть знание, но оно не является ни доминирующей интуицией, ни Большим Знанием. Оно меняется вместе с настроением «времени», будучи похожим на моду, и поэтому его время не является Большим Временем. Масштаб («пространство»), который оно само устанавливает, есть ограничение, и поэтому — не Большое Пространство. Фактически с точки зрения этого «малого» знания пространство и время являются лишь «фрагментами», «отдельными вещами», которые старательно ткутся на фабрике пространства-времени. Но такая унификация не остается стабильной и всякий раз подвергается серьезной угрозе со стороны новой информации.

Не следует думать, что, различая «малое знание», которое неизбежно оказывается как ограниченным, так и ограничивающим, и Большое Знание, имеющее освобождающее действие, поскольку оно игнорирует любую попытку ограничить или свести его к банальностям мнения, мы имеем дело с редуцируемыми свойствами или «вещами»,