тот последний раз, Риснлер вытащил меня за Завесу. Они все спасли мне жизнь, ценой своей. Но я не понимаю, за что? Почему кто-то решил, что моя жизнь ценнее, чем все их вместе взятые?

— Ты уничтожила пустыню, — сказал Лекс.

— Но какой ценой? Неужели это стоило их смерти?!

— Подумай о тех, кого еще не судили Кровавым законом. Таких же детей, которые защищали свою семью. Они больше никогда не узнают, что такое пустынный, иссушающий ад.

— Они все остались там… Хэнк, Фрида, Ринслер, Кнут, даже Рэй. А мы не можем их похоронить, просто потому, что от них не осталось ничего. Горстка песчаной пыли. О них никто не узнает, никогда. Никто не узнает, что они сделали для нас. Для всех.

Лекс промолчал. Он точно так же, как и плебейка, задавался этими же вопросами, и не имел ни одного ответа. Они были чуть ли не единственными, кому удалось спастись. Их жизни не стоят и гроша, но они все равно выбрались. Единственное оправдание, которое он смог найти — это то, что больше никто не узнает, что такое Кровавый закон. Рано или поздно, эта история обрастет легендами, и только лишь немногие будут знать правду, почему есть на планете такой участок земли, где не растет ничего живого. Как будто это место прокляли.

Олиф присела на колени рядом с неглубокой ямкой.

— Я не знаю, почему каждый раз смерть обходила меня стороной, а судьба давала еще один шанс… но они хотели, чтобы я жила.

Девушка достала из-за пазухи несколько почерневших чешуйчатых лепестков. Сжала кулак, прислонила его ко рту, и выпустила их на волю, позволяя оседать на земле так, как хотелось бы им.

Вот и все. Последняя память будет похоронена с теми, кто стал настоящими героями. Кто не побоялся выстоять в страшной игре со смертью. Олиф знала, что, сколько бы времени ни прошло, она никогда не забудет тех, кто спас ей жизнь. Девушка начала засыпать ямку пригоршнями земли, тихо прошептав:

— Спасибо.

Им нужно было поджечь костер. Но они с Лексом оба стояли и не решались запустить все лишь одну искорку. Тогда она навсегда унесет с собой тех, кто за последнее время стал им дороже всего. Эта искорка поставит точку в их мыслях, оборвав любой намек на надежду. Все те, кто остался в пустыне, мертвы. Навсегда. Их не вернуть. И они не вернутся. Искорка перерастет в высокое пламя, означающее начало новой жизни. Вот только какая может быть новая жизнь с таким прошлым?

Лекс не выдержал первым, глубоко вдохнул. Подошел к хворосту ближе.

— Ринслер, ты был огромной занозой в одном месте, но хорошим другом. — Замолчал на несколько секунд, и продолжил: — Шина, ты была слишком наивной для этой жизни, и мне жаль, что в тот день, когда это случилось с тобой, меня не было рядом. Прости. Если слышишь.

Мужчина с плохо скрываемой яростью ударил камнями друг о дружку. Искра сорвалась сразу же, подпрыгнула на месте и устроилась на теплых деревяшках и еловых ветках. Чем уютнее она себя чувствовала, тем сильнее становилось пламя.

Олиф смотрела на играющие друг с другом блики, как огненные язычки то становились больше, то, наоборот, колыхались на ветру и грозились потухнуть. Долгое время в лесу слышался лишь треск древесины.

— Лекс, — прошептала девушка, — как можно жить, зная, что они все мертвы?

Мужчина взглянул на поникшую девчонку. Подошел ближе, и притянул к себе.

— Свобода стала нашей мечтой, а ради мечты стоит жить.

Олиф хотела оторваться от него, и что-то сказать, но Лекс удержал ее.

— Не надо. Ничего не говори. Просто обними и запомни этот момент.

Она уткнулась лбом ему в грудь и запела, тихо-тихо.