Божественному промыслу?

В действительности эти утесы были сформированы миллионы лет назад, когда расплавленная вулканическая масса затекла между двумя уже находившимися там осадочными пластами, один из которых, верхний, со временем выветрился. Этот геологический процесс был всего лишь одним из тех, что Хаттон смог описать в течение десятилетий кропотливых исследований, наблюдений и раздумий. Ему также стало ясно, что комплекс этих процессов никак не мог совершиться за те 6000 лет, что прошли со времени, когда Бог, по принятому тогда счету, создал Землю. Каким бы ни был точный возраст планеты, он должен был составлять гораздо больше 6000 лет. Нам следует мыслить не тысячами, но миллионами и сотнями миллионов лет; и даже тогда «мы не увидим ни следов начала, ни признаков конца».^[1]

Со временем проделанные исследования привели Хаттона к свидетельствам, говорящим об истории Земли гораздо больше, чем когда-либо могли сообщить утесы Солсбери. Дальше по побережью за Эдинбургом находилось местечко Сиккар-Пойнт, где слои скальной породы, сформировавшиеся в глубокой древности, обрывами поднимались из волн Северного моря. Это не были аккуратные, ровные слои; они лежали не только горизонтально, но и вертикально, в виде складок и заломов. Как-то раз Хаттон вместе с товарищами приплыл на недоступный с берега мыс в подбрасываемой волнами лодчонке. Один из его спутников, Джон Плэйфер, впоследствии профессор математики Эдинбургского университета, вспоминал торжественное молчание, в которое погрузились они, когда, благодаря пояснениям Хаттона, поняли, на что смотрят.

Мы чувствовали, что перенеслись в то время, когда сланец, на котором мы стояли, был еще дном моря, когда песчаник, на который мы смотрели, только начинал откладываться в виде песка и глины под тяжестью вод первобытного океана. Или в еще более отдаленную от нас эпоху, когда даже самые древние из этих скал, вместо того чтобы стоять вертикально, как сейчас, покрывали дно моря, еще не потревоженные неизмеримой мощью, которая позднее взорвала твердую кору земного шара. В дали этой удивительной перспективы показалась нам революция, еще более отдаленная во времени. Заглянув столь глубоко в пропасть веков, разум, казалось, испытывал головокружение; и, слушая со вниманием и восхищением философа, разворачивающего перед нами порядок и очередность этих чудесных событий, мы понимали, насколько дальше может пойти разум, нежели когда-либо осмелится последовать фантазия.^[2]

Это было начало интеллектуальной революции, в ходе которой род человеческий пришел к более реалистичному взгляду на свое место в космосе — хотя даже сейчас эта революция не завершена, так как мы пока не знаем ответов на все вопросы. Мы не должны забывать и об упрямстве, с каким ортодоксы, сколь бы абсурдным сегодня нам ни казалось их поведение, сопротивлялись этой революции, в особенности когда их убеждения ниспровергали уж слишком умные суровые шотландцы. Викторианский последователь шотландской геологической школы Хью Миллер вспоминал, с какой яростной нетерпимостью носители «английских предрассудков» отнеслись к учению Хаттона. «Его сторонников обвиняли в неверии и безбожии, и, будь в Англии того неспокойного времени протестантская инквизиция, геологи Севера были бы брошены в ее самые мрачные темницы».^[3]

* * *

Если Хаттон был отцом новой науки, то Эдинбург был ее колыбелью. Немногие места на планете могут похвастаться такой близкой связью со своей геологией, чтобы здания словно вырастали из горной породы, а не строились поверх нее. В этом с Эдинбургом могут сравниться Афины и Рим — но ни один из крупных городов. Эдинбург стоит посреди чрезвычайно живописной местности, созданной могущественными силами Земли. Немного существует более удачных примеров того, насколько величественный они могут создавать пейзаж, придавая ему неповторимое своеобразие. Семь холмов, которым суждено было стать подмостками для стольких исторических событий, сформировались под влиянием огня и воды, льда и ветра на поверхности, что поднималась и опадала, выгибалась и искривлялась. Сегодня город покоится на геологической мозаике из сложных осадочных пород, потухших вулканов, потоков лавы и вулканических интрузий, которая сложилась в ее современном виде в результате разницы в скорости выветривания твердых и мягких пород. Этот пейзаж создает превосходные условия для зодчества; труд человека здесь достойным образом венчает творение природы.

Примерно триста миллионов лет назад, до того как движение тектонических плит вытолкнуло эту часть земной коры далеко на север, место, на котором позже был построен Эдинбург, лежало в тропиках. Теплые мелкие моря и жаркие влажные леса оставили отложения, которые со временем превратились в каменный уголь. Это превращение свершилось под давлением свежих слоев, выброшенных в ходе извержений вдоль линий разломов и расположившихся сверху. Из этой материи состоит возвышение, на котором расположен центр города. Замковая скала была базальтовой пробкой в жерле древнего вулкана, сохранившейся после того, как выветрилось все остальное. У побережья можно увидеть еще более интересные свидетельства того же процесса, скалу Басс, встающую из моря, и местную достопримечательность — огромный холм в Северном Берике. Дальше в глубь страны потоки лавы и падающий пепел сформировали гряды холмов Петланд и Брейд. Утесы Солсбери и холм Корсторфин представляют собой вулканические интрузии. Все они сохранились до сегодняшнего дня, поскольку формирующие их скальные породы тверже, чем окружающие отложения, оставленные водой после прекращения вулканической активности. Реки, текущие с гор, несли в мелкие озера внизу песок и глину. Стоит взглянуть на практически любое здание Эдинбурга, построенное из песчаника, и происхождение этого камня сразу станет ясным по его слоистости и темным прожилкам мертвых водорослей. Они есть и на моем собственном доме.

Этот песчаник оставался для Эдинбурга главным строительным материалом и в XX веке. Географические по происхождению, названия многих сортов песчаника стали нарицательными: бинни, крейглейт, хэйлз, рэвелстоун. Некоторые названия стали использоваться скорее для определения качеств камня, нежели для обозначения места его происхождения, так как даже в одном и том же карьере песчаник может отличаться по составу, цвету и прочности. Со временем здания, построенные из разных сортов камня, и весь город в целом обрели гармоничный вид, приобретя под воздействием стихий всевозможные оттенки серебристо-серой гаммы; однако эта гармония