сихъ поръ онъ разнесъ въ щепки свой новый заборъ, съ какою-то дикою радостью уничтожая его. Онъ разрушалъ систематически, разрубилъ его топоромъ на нѣсколько частей и каждую часть своимъ чередомъ превратилъ въ соръ, палки ломалъ на колѣнѣ, хворостъ свалилъ въ яму. Точно тѣмъ же путемъ снесъ онъ ворота, перерубилъ ихъ, расчесалъ и свалилъ въ яму. Нѣкоторое время онъ стоялъ посреди двора, какъ бы въ раздумьи, недоумѣвая, что бы еще уничтожить, но когда нѣсколько человѣкъ вздумали, по просьбѣ жены, воспользоваться этимъ моментомъ, чтобы схватить его, онъ опомнился и бросился къ избѣ.

— Тимоѳей, Тимоша! Что ты, братъ, затѣялъ? — говорили изъ публики, дѣлавшейся все многочисленнѣе.

— Я вамъ покажу, какой я есть червякъ! — отвѣтилъ Тимоѳей.

И съ этими словами расколотилъ въ дребезги стекла въ окнѣ, вынулъ раму и, превративъ все въ соръ, спустилъ его въ яму. Когда на мѣстѣ окна осталась только зіяющая дыра, онъ превратилъ въ песокъ и соръ стекла и раму другого окна, сваливъ все въ яму. За вторымъ послѣдовало третье и послѣднее окно. Отъ всѣхъ этихъ тяжкихъ трудовъ на рукахъ его показалась кровь, одежда во многихъ мѣстахъ разорвалась и висѣла клочьями. Но онъ этимъ не смущался. Покончивъ съ окнами, онъ напалъ на дверь, стараясь безъ слѣда уничтожить ее.

Но, сорвавъ ее съ петлей, онъ долго не могъ расколоть крѣпко сплоченныя доски. Тогда имъ овладѣла страшная энергія; топоръ въ его рукахъ свистѣлъ отъ быстроты. Черезъ короткое время отъ двери не осталось и слѣда: всю искрошилъ. «Безъ остатка уничтожу», — какъ бы про себя говорилъ онъ и бросился лѣзть съ ловкостью кошки на крышу, должно быть, съ намѣреніемъ разрушать свой домъ сверху. Но нѣкоторымъ изъ публики удалось отвлечь его отъ этого намѣренія тѣмъ, что они схватили его на ноги и стащили на полъ. Однако, захватить его не удалось. Онъ стоялъ возлѣ стѣны и отбивался отъ нападающихъ чѣмъ попало. Побѣжали за старостой, который, впрочемъ, скоро и самъ явился.

— Ты что это дѣлаешь? — закричалъ было сначала онъ.

Но въ отвѣтъ на это Тимоѳей пустилъ въ него огромнымъ комомъ глины, послѣ чего староста проговорилъ:

— Тима! за что ты осерчалъ? Ты не серчай!

Тимоѳей сталъ рубить косяки двери, но тутъ его удалось схватить. Тогда его повалили, скрутили веревкой и заперли въ чуланъ, откуда долго еще слышались крики и плачъ. Собравшаяся толпа медленно и съ неохотой расходилась, обсуждая этотъ деревенскій случай и недоумѣвая, что такое сдѣлалось съ смирнымъ мужичкомъ?

Съ этого дня Тимоѳей безпросыпно запилъ. Вещички, какія только были въ его беззаботномъ хозяйствѣ, онъ спустилъ. Жена отъ него ушла. Иногда онъ и самъ пропадалъ изъ деревни на нѣсколько мѣсяцевъ, но, возвратившись, пилъ, а напившись, обнаруживалъ страсть «уничтожать». Попадалась ему телѣга — онъ крошилъ ее на мелкіе куски, вообще разрушалъ все, что попадалось ему подъ руку. За это его иногда били. Но въ періодъ трезвости онъ былъ скроменъ и боязливъ, а когда его спрашивали, почему онъ загубилъ свою голову, онъ говорилъ:

— Черезъ эти самые колья. Изволите видѣть, низкій человѣкъ сталъ…

И на его припухшемъ лицѣ показывалась грусть, но не злоба.

1883