Так сердце в узах той, кто столь жесток, Кто поит скорбью, жжет огнем сурово, Лишенное и родины и крова, Не выживет средь гибельных тревог.

24

Прочь от любви, прочь от огня, друзья! Ожог тяжел, ранение смертельно, Сопротивленье натиску бесцельно, Ни бегством, ни борьбой спастись нельзя.

Прочь! Я - пример, как злобствует, разя Стрелою, длань, чье мщенье беспредельно; И ваше сердце будет столь же хмельно, И вас закружит хитрая стезя.

Прочь, прочь скорей от первого же взгляда! Я мнил спастись, лишь только захочу, И вот я - раб, и вот - за спесь награда. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

25

Живу в грехе, погибелью живу я, И правит жизнью грех мой, а не я; Мой спас - Господь; я сам - беда моя, Слаб волею и воли не взыскуя.

Свободу в плен, жизнь в смерть преобразуя, Влачатся дни. О темень бытия! Куда, к чему ведешь ты, колея?

26

Час от часу, все с большею отрадой, Я думой и надеждой льну к очам, В ком жизнь моя, в ком все мое блаженство; Ни ум, ни воля не встают преградой Любви, привычке, естеству, мечтам. Жить для того, чтоб зреть их совершенство; Утрать они главенство, И я б ушел из жизни им вослед; В них - милосердья свет К судьбе моей злосчастной. Нет красоты прекрасней! Кто им не отдал жизнь, тот не рожден; Кто в старости их встретит, На том наш взгляд отметит, Что к жизни он из гроба возвращен; Кто не был бы влюблен В те очи, - словно б не жил.

27

Любую боль, коварство, напасть, гнев Осилим мы, вооружась любовью.

28

Некрепко любим то, что плохо зримо.

29

Сокровище мое столь жгучий свет Струит из глаз, что знойное пыланье Сквозь сомкнутый мой взор пронзает кровь; И, охромев, бредет любовь Под тяжкой кладью, давящей дыханье; Будь свет, будь тьма, - а мне спасенья нет.

30

Не видеть не могу за всем, что зримо, Отныне без тоски твой вечный свет.

31

Что мне сулишь? Что хочешь сделать вновь С сожженным древом, сердцем одиноким? Дай разгадать хотя б намеком, Поведай мне, чего мне ждать, Любовь?

Уже к мете мои подходят годы, Как на излете падает стрела, И грозный огонь во мне погаснет скоро; Тебе простил я прежние невзгоды, Затем что зря ты силы извела, И я страстям отныне - не опора; Как ни дразни, не разгорится ссора: На что душе, на что очам моим То, чем я прежде был томим? Я победил: ты не страшна нимало, Хоть сил у сердца меньше, чем бывало. Ты мнишь, быть может, новой красотою Меня завлечь в твой роковой силок, Где и мудрец бессилен защищаться И опытнейший слаб перед бедою? Но, словно лед на пламени, я б мог Лишь таять, падать, но не возгораться, Одною смертью нам дано спасаться От острых стрел и беспощадных рук, Что расточают столько мук, Не взвесивши, в возмездиях за вины, Ни времени, ни места, ни причины. Уже душа моя шлет к Смерти слово И о себе с собою говорит, И что ни час, томится новой думой, И что ни день, покинуть плоть готова, И наперед в посмертный путь спешит, Страшась и веря, светлой и угрюмой. Как прозорлива ты, Любовь! Подумай, Как ты лиха, смела, сильна, грозна, Раз мысль о смерти мне страшна, Хотя она уже передо мною. Засохший ствол вновь хочет цвесть листвою!

Чего ж еще? Все ль я должник твой? Царство Твое в былом довлело надо мною, Тебе рабом я был всю жизнь доныне. Чей умысел, чья сила, чье коварство Опять влекут к тебе? Властитель злой, В чьем сердце - смерть, хоть речь - о благостыни? Бесчестье было б для святыни, Когда б душа, воскреснув к жизни, вспять Пошла к тому, кто жаждал смерть ей дать!

Все, что живет, вернется в землю вскоре; Все тленное скудеет красотой; Предавшийся любви спастись не может; Грех состоит с возмездьем в договоре, И каждый, соблазнившийся метой, Что мне прельщеньем сердце гложет, Свое злосчастие лишь множит, Ужель день смерти, благ моих опора, Из-за тебя мне станет днем позора?

32

Уж сколько раз, в чреде немалых лет, Мертвим, язвим, и все ж не сыт тобою Я был, мой грех! А ныне, с сединою, Ужель поверю в лживый твой обет?

Цепей, расковок как обилен след На бедных членах! Шпор твоих иглою Как ты пинал меня! Какой рекою Я слезы лил! Как тяжек был мой бред!

Кляну тебя, Любовь, - но жажду все же, От чар твоих свободный, знать: зачем Ты гнешь свой лук для призрачных мишеней?

Пиле, червю грызть уголья негоже; Но так же срамно гнаться вслед за тем, Кто, одряхлев, утратил пыл движений!

33

Когда раба хозяин, озлоблен, Томит, сковав, в безвыходной неволе, Тот привыкает так к злосчастной доле, Что о свободе еле грезит он.

Привычкою смиряем тигр, питон И лев, в лесу родившийся для воли: Юнец, творящий вещь в поту и боли, Прибытком сил за труд вознагражден

Но иначе огонь себя являет: Зеленых прутьев пожирая сок, Он мерзнущего старца согревает,

Он юных сил в нем возрождает ток, Живит, бодрит, опять воспламеняет, И вот уж тот любовью занемог.

Кто в шутку или впрямь изрек, Что стыдно старцу пламенеть любовью К высокому, - тот предан суесловью!

34

Высокий дух, чей образ отражает В прекрасных членах тела своего, Что могут сделать Бог и естество, Когда их труд свой лучший дар являет.

Прелестный дух, чей облик предвещает Достоинства пленительней всего: Любовь, терпенье, жалость, - чем его Единственная красота сияет!

Любовью взят я, связан красотой, Но жалость нежным взором мне терпенье И верную надежду подает.

Где тот устав иль где закон такой, Чье спешное иль косное решенье От совершенства смерть не отведет?

35

Скажи, Любовь, воистину ли взору Желанная предстала красота, Иль то моя творящая мечта Случайный лик взяла себе в опору?

Тебе ль не знать? - Ведь с ним по уговору Ты сна меня лишила. Пусть! Уста Лелеют каждый вздох, и залита Душа огнем, не знающим отпору.

Ты истинную видишь красоту, Но блеск ее горит, все разрастаясь, Когда сквозь взор к душе восходит он;

Там обретает божью чистоту, Бессмертному творцу уподобляясь, Вот почему твой взгляд заворожен.

36

Скорбит и стонет разум надо мной, Как мог в любви я счастьем обольститься! И доводом и притчею живой Меня корит и молит вразумиться:

"Что черпаешь в стихии огневой? Не только ль смерть? Ведь ты же не жар-птица?" Но я молчу: нельзя чужой рукой Спасти того, кто к смерти сам стремится.

Мне ведом путь и блага и страстей, Но втайне мной другое сердце правит; Его насилье слаб я побороть.

Мой властелин живет меж двух смертей: Одна - страшна, другая же - лукавит, И вот томлюсь, и чахнут дух и плоть.

37

Когда моих столь частых воздыханий Виновница навеки скрылась с глаз, Природа, что дарила ею нас, Поникла от стыда, мы ж - от рыданий.

Но не взяла и смерть тщеславной дани: У солнца солнц - свет все же не погас; Любовь сильней: вернул ее приказ В мир - жизнь, а душу - в сонм святых сияний.

Хотела смерть, в ожесточенье зла, Прервать высоких подвигов звучанье, Чтоб та душа была не столь светла,

Напрасный труд! Явили