войлочный половичок, и они проследовали в комнату больших размеров, смежную с кухней. Сквозь щели в ставнях пробивались яркие солнечные лучи: в их свете комната выглядела странно и угрожающе. Щелкнул выключатель: сержант подсел к столу и раскрыл тощую папку.

— Ну что, наследник, давай, как говорится, обменяемся верительными грамотами. Тут у меня акт передачи имущества.

Парень не отвечал. Он всматривался в суровое холостяцкое жилище, перешедшее теперь в его собственность. Овальный большой стол в центре был застлан протертой клеенкой, над ним висела мощная лампа — ватт 200 — под запыленным абажуром, она сияла безжизненно, как в операционной. Крепкие старые стулья с грубой рыночной резьбой, венская качалка, сервант с водруженным на него допотопным телевизором, диван с зеркалом над спинкой, с заткнутыми за раму немногочисленными фотоснимками. Платяной шкаф, накренившийся на неровном полу…

— Так… Ярчук Климентий Никандрович — так, что ли? — Сержант вписал в акт и себя. — Станевич Виктор Михайлович… Составили настоящий акт в том, что первый принял, а второй передал… и так далее, согласно описи. Давай, принимай по описи.

Ярчук, будто очнувшись, поставил портфель на пол и расписался в нужном месте, не читая. Сержант Станевич покрутил головой, видимо, не одобряя такого легкомыслия.

— И окна открой, а то у тебя тут… как в крематории.

Ставни запирались изнутри, сквозь стальные стержни продевались шпильки с ушком. Клим, выросший в городе, в жизни не видал ничего подобного. Когда ставни были открыты — комната преобразилась, утреннее солнце высветило насквозь скромную горницу, и она сразу стала меньше размером и приютнее. Зато на полу, прямо под выключателем, незаметные раньше, стали видны контуры человеческой фигуры, схематично очерченные мелом на крашеных досках.

— Что это?

Сержант оторвался от описи, на которой он, порядка ради, птичками отмечал наличные вещи, посмотрел на пол, на хвосты самодельной оборванной проводки, торчащие из-под пластмассовой крышки.

— Картинка? Это следствие оставило. Отец твой, знаешь уже, должно быть — закоротил сеть на себя, упал и затылком как раз ударился. Сигнализация тут у него была, самодельная, к сараю. Видно, впотьмах схватился за голый провод.

— Так следствие решило?

Клим не отрывал взгляда от очертаний распластанной фигуры. Станевич молча заполнил какой-то бланк. Затем встал и, порывшись в полевой сумке, вручил парню толстую замасленную записную книжку.

— Возьми. Тут он держал бумаги свои. Паспорт, как водится, забирают в таких случаях, ну а другое что можешь забрать. И ключи возьми, вот связка, сам разберешь, что к чему. Кстати, давай свой документ, отнесу на прописку, чтоб зря не мотался. Устал с дороги?

Сержант скупо улыбнулся. Но Ярчук вдруг напрягся и побледнел.

— Да ничего, я сам как-нибудь.

— Давай, давай…

Не глядя на Станевича, Клим вытащил из бумажника паспорт, в нем был глянцевый твердый листок.

— Это что?

Сержант недоуменно развернул бумагу. По мере того, как он читал, полное лицо его каменело.

— Так… Условно, значит? Как же они тебя сюда отпустили?

— Сочли возможным…

В голосе Ярчука появился тусклый жестяной оттенок.

— Сочли, значит… Ясное дело, кому хочется такое добро держать возле себя. Пускай плывет в другое место.

С минуту оба яростно смотрели друг на друга. Сержант, не отводя взгляда, аккуратно сложил справку и сунул себе в нагрудный карман. Паспорт вернул.

— Сам зайдешь, к Сенькиной, паспортистке. И чтоб не тянул с этим. Вообще, учти, Ярчук, — у меня участок образцовый, свои дела тебе здесь придется бросить.

— Уже бросил, — угрюмо буркнул Клим.

— Ишь ты! Яблочко от яблоньки, как говорится. Смотри у меня!

Станевич, гулко ступая, вышел. Клим потер ладони, остывая от разговора. А какой еще реакции можно ожидать, предъявляя такое? Но тяжелое чувство долго не проходило.

Он обследовал еще одну комнату, выходящую окнами на север. Она была аскетически голой. У окна стоял письменный стол учрежденческого вида и такого же облика книжный шкаф, запертый на замок. Судя по всему, эта комната служила отцу рабочим кабинетом.

Клим вышел из дому и открыл огромный висячий замок на сарае самым большим ключом из связки. Сарай его приятно удивил. Над чистым длинным верстаком, что шел вдоль низкого, забранного решеткой окна, висел рулон чертежей, небольшой кульман стоял в углу, одну стену занимал стеллаж, полный всякого металлического хлама, рассортированного, впрочем, по каким-то признакам, известным только хозяину. Лампа-переноска была зацеплена струбциной за стропильную жердь. Тиски, книги, инструменты, небольшой электромотор со сменными насадками. Похоже, тут была мастерская. Клим взял с верстака неизвестный ему плотницкий инструмент с плоской деревянной ручкой; на ней виделся чернильный штамп школы № 3 с инвентарным номером. Повертел его в руках, посмотрел другие инструменты. Они были без клейм.

Еще в сарае был топчан и деревянный круглый табурет от пианино, отец, видимо, работал на нем. На рассохшейся тумбе стоял приемник «Балтика». Пахло сухим деревом и слегка автолом. Рядом в чулане за перегородкой лежали на горе угля сваленные в беспорядке дрова.

Теперь оставалось пройти по саду и, можно сказать, осмотр закончен. Клим шел между старых яблонь, брюки пачкались пыльцой лебеды. От осинника усадьбу отделял забор не забор, а какое-то номинальное обозначение частного владения — два ряда провисшего провода на покосившихся кольях. Зато с противоположной стороны, на меже, отделяющей соседний участок, была водружена солидная изгородь — бетонные столбы с туго натянутой вольерной сеткой. Кое-где по ней тянулся вверх вьюнок.

— День добрый, соседу! Позвольте представиться — Губский Иван Терентьевич.

Клим обернулся: за прядью вьюнка стоял дородный мужчина в шелковой майке и светлых домашних брюках, он с любопытством смотрел на незнакомого юношу.

— Здравствуйте. Клим Ярчук.

— С приездом. И с вступлением в права.

За спиной толстяка возвышалась черепичная кровля, над кирпичной стеной, любовно выведенной «под рустовку». Маленький балкон с балюстрадой нависал над садовой чащей. Даже отсюда видно было, что домовладение Губского, не в пример соседу, отличалось основательностью.

— Только что с дороги?

— Из аэропорта. Прямиком.

В окружении густой листвы полуголый тучный Губский показался утомленному бессонной ночью Климу неким мифическим существом — то ли Паном, то ли Вакхом. Они смотрели друг на друга сквозь сетку. Что-то было в этой сцене от зоопарка. Наконец, Губский сказал:

— Ну что ж, не буду