помогли сесть на парапет. Он смутно видел рядом с собой спокойное неподвижное лицо с темными от давней печали глазами.

— Умерла, — проговорил юноша. — Она умерла.

Король взял ожерелье, не в силах унять дрожь в руках.

— Давно?

— Уже пять зим.

В нем вспыхнул гнев.

— И ты ждал до сих пор?

Юноша вздернул подбородок; его ноздри раздувались.

— Я бы явился, мой господин. Но шла война, мне запретили, и никого другого нельзя было послать. Не обвиняйте меня в том, что выше моих сил.

В иные времена юноша или даже взрослый мужчина был бы высечен за подобную дерзость. Но король подавил гнев, чтобы не дать ему разрушить свое горе.

— Кем она была тебе?

Юноша смело встретил его взгляд.

— Она была моей матерью.

Нет, король не был поражен и даже не удивился. История о том, что его дочь родила сына, тоже доходила до него. А для жрицы, обвенчанной с богом, зачать ребенка от любого смертного мужчины означало одно — смерть. Смерть для нее, ее любовника и их потомства.

— Нет, — сказал юный незнакомец, лицо которого каждой своей линией до боли напоминало о ней. — Она совсем не из-за меня умерла.

— Тогда из-за чего же?

Юноша закрыл глаза, пряча столь же неистовое и жуткое горе, как и горе самого короля; голос его прозвучал тихо, как будто он сам не доверял ему.

— Санелин Амалин была величайшей госпожой. Она пришла в Хан-Гилен в конце войны с Девятью Городами, тогда все люди оплакивали смерть княжеского пророка, который был к тому же любимым братом князя. Она поднялась, когда похоронный обряд подходил к середине, и предсказала судьбу княжества, а Красный князь признал ее своей вещуньей. Вскоре после этого за свою великую святость она была взята в Храм Хан-Гилена и через год стала верховной жрицей. Не было никого более святого или более почитаемого, чем она. Однако же кое-кто ненавидел ее за эту самую святость, и среди них та, что была верховной жрицей до прихода Санелин. Гордая и мстительная, она жестоко обращалась с чужеземкой, и за это ее сместили. Пять зим назад в безлунную ночь эта женщина и некоторые из ее последователей выманили госпожу из храма ложью о болезни, которую только она могла исцелить. Я думаю… я знаю, что Санелин видела правду. И все же она пошла. Я вместе с князем последовал за ней почти сразу. Мы опоздали совсем ненамного. Они сбили с ног и оглушили меня, жестоко ранили моего господина и убежали, ударив мать кинжалом в сердце. — У него перехватило дыхание. — Ее последние слова были о вас. Она хотела, чтобы вы узнали о се славе и о ее смерти. Она сказала: «Мой отец желал видеть меня королевой и жрицей. Но я стала больше, чем королева, и больше, чем жрица. Он будет горевать, но поймет, я думаю».

Меж камней стонал ветер. Вадин пошевелился, и кожа на его доспехах скрипнула о бронзу. Внизу кричали дети, ржал жеребец и чей-то фальшивый голос орал обрывки застольной песни. Король очень спокойно произнес:

— Ты рассказал прекрасную историю, чужестранец, зовущий себя моим родственником. Однако хоть я и стар, пока еще в своем уме. Как могла верховная жрица зачать сына? Разве она отказалась от своих обетов? Вышла замуж за Красного князя Хан-Гилена?

— Она не нарушала обетов и никогда не переставала быть невестой Аварьяна.

— Ты говоришь загадками, чужеземец.

— Я говорю истину, господин мой, отец моей матери.

Глаза короля сверкнули.

— Однако ты горд для человека, который, по его собственным словам, не был зачат ни одним мужчиной.

— Верно и то, и другое.

Король встал. Он был очень высок даже для своих соплеменников и башней возвышался над юношей, но и тени страха не промелькнуло на лице пришельца. Такой была и Санелин, маленькая, как ее мать из западных земель, однако абсолютно неустрашимая.

— Ты — ее живой портрет. Но тогда как же? — Его рука с жестокой силой схватила юношу за плечо. — Как?

— Она была невестой Солнца.

Как ярко светили эти глаза — ярко и страшно! Король призвал на помощь всю свою защитную силу, заслоняясь от них.

— Это всего лишь титул. Символ. Боги больше не приходят в мир, как раньше. В наши дни они уже не ложатся с дочерьми человеческими. Даже со святыми, своими собственными жрицами.

Юноша ничего не ответил, только поднял руки. Левая кровоточила там, где в плоть вонзились ногти. На правой же полыхал золотом диск Солнца со множеством лучей, заполнявший впадину ладони.

От яркого света король сощурился. Священный ужас охватил его, грозя поглотить. Но король был силен — род его восходил к сынам младших богов.

— Он пришел, — сказал сын Великого бога, — когда Санелин бодрствовала в Храме Хан-Гилена, где находится его самый святой образ. Он пришел и любил ее. От этого союза был зачат я; за это она страдала и поэтому пришла к славе. Можно сказать, что от этого она и умерла, — завистники, которые считали себя святыми, не могли вынести истинную святость.

— А ты? Почему они оставили жизнь тебе?

— Мой отец защитил меня.

— Однако он позволил ей умереть.

— Он забрал ее к себе. Она была рада, господин мой. Если бы вы могли ее видеть! Умирая, она улыбалась и смеялась от чистейшего восторга. Она получила наконец своего любимого, навсегда и полностью.

Юноша и сам улыбался, рассказывая об этом, и его улыбка лишь слегка омрачалась горем.

Король не мог разделить эту радость. Чужестранец тоже недолго предавался ей. Он уронил руки, закрывая сияние божьего знака. Теперь это снова был обычный путник, оборванный, с израненными ногами, но гордый настолько, что это граничило с вызовом. Его подбородок был вызывающе поднят, глаза устремлены вперед, но кулаки сжаты.

— Господин мой, — сказал он, — я ни на что не претендую. Если вы велите мне уйти, я уйду.

— А если велю остаться?

Темные глаза загорелись. Глаза Санелин, отмеченные солнечным огнем.

— Если вы велите мне остаться, я останусь, потому что это путь, который бог наметил для меня.

— Не только бог, — произнес король. Он поднял руку, словно желая прикоснуться к плечу юноши, но так и не сделал этого. — Теперь иди. Вымойся, ты более чем нуждаешься в этом. Поешь. Отдохни. Мой оруженосец обеспечит тебя всем, что ты потребуешь. Я еще буду с тобой говорить. — И когда юноша и Вадин собирались уйти, спросил: — Как тебя назвали, внук?

— Мирейн, мой господин.

— Мирейн. — Король произнес это имя, будто пробуя его на вкус. — Мирейн. Она дала тебе хорошее имя. — Он выпрямился. — Что вас тут держит? Идите!

2

Ее называли некоронованной королевой. По закону она была наложницей короля, пленной дочерью повстанца с Западных Окраин, матерью единственного признанного сына короля. В ее собственной