быть не должно. В этот раз Ахабьев был твердо намерен сделать все правильно. Чтобы этот раз стал последним.

Поэтому надо все время быть начеку, сказал себе он. Никогда не расслабляться. Всегда следить за своей спиной. Не упускать ни малейшей детали. Продумывать все на десять шагов вперед. И тогда…

Что — тогда? Зверь уже опередил его. Зверь нанес первый удар этой ночью. И Ахабьев ничем не смог ему помешать.

Но ведь это только первый удар. Будут и другие. И моя задача — их предотвратить; или же, по крайней мере, использовать для своих целей. Поэтому мне надо определить возможные мишени следующих ударов; провести перепись населения Сосновки, если так можно выразиться… Из тридцати с лишним дачных домиков сейчас заселены от силы пять или шесть. Обитателей ты знаешь только в лицо, в гостях у них не бывал в силу замкнутости своего характера, с планировками их домов и огородов не знаком вовсе, а крепость заборов оценивал на глазок. Правда, пока ни о какой засаде на Зверя не может быть и речи — предугадать, на кого он нападет, нереально… Слишком много фигур на доске.

Но с соседями познакомиться все-таки надо. Это может пригодиться. Еще необходимо разузнать, кто из дачников имеет мобильный телефон или автомобиль. А еще…

Стоп, сказал себе Ахабьев. Это все — потом.

Сначала — оружие.

* * *

«…В общем, Олежка, не повезло тебе с родителем. Оружие я никогда не любил, охотой не увлекался, и даже в армию меня не забрали из-за моей близорукости… Словом, я был совершенно нетипичным представителем славной фамилии Ахабьевых.

По выражению твоего прадеда Аркадия Матвеевича, я решил убежать от своей судьбы. Я ведь даже не читал те немногие отцовские дневники, которые моя мама чудом спасла во время войны… Я просто ничего не знал о своей судьбе.

А судьбе на это было наплевать. Незнание законов фатума не освобождает от наказания за попытку уклонения от их исполнения.

Я не буду подробно описывать, как рухнула и разбилась вдребезги моя прежняя жизнь; как я узнал, кем были мой отец и дед; как все перевернулось с ног на голову, и я, мирный и (скажем прямо) слабовольный учитель средней школы, превратился в беспощадного Охотника и борца с потусторонним злом…

Об одном я хочу тебя предупредить, Олежка: не беги от судьбы. Не надо. Даже не пробуй. Ты сейчас еще совсем крохотный человечек, и мне больно и страшно думать, какая жизнь тебе уготована — но я заклинаю тебя: не беги от нее. Это твоя жизнь — проживи ее достойно.

Вот только мне нечего тебе завещать, кроме этих тетрадей и доставшегося мне по наследству оружия…»

Из дневников Николая Владимировича Ахабьева, учителя биологии.

* * *

В силу специфики своей профессии Ахабьев мог раздобыть любое огнестрельное оружие, от автомата Калашникова или снайперской винтовки до противотанкового гранатомета или ручного зенитного комплекса. О всяких там пистолетах, помповых полуавтоматах или нарезных охотничьих карабинах можно было и не вспоминать…

Но Ахабьев хотел все сделать правильно.

Он вытащил из-под кровати большую нейлоновую спортивную сумку, расстегнул молнию и извлек на божий свет три перетянутых бечевкой холщовых свертка. Еще он выложил на стол пачку толстых тетрадей с обтрепанными переплетами и пожелтевшими от времени страницами, приплюснутую армейскую флягу с облупившейся у горлышка зеленой краской, охотничий нож, картонные коробки с патронами, два тяжелых ржавых капкана с мощными пружинами и похожий на несессер набор для чистки оружия.

Капканы он сразу отодвинул в сторону, подтянул к себе свертки и принялся развязывать бечевку, аккуратно разворачивая промасленный холст. В первом свертке лежал пистолет «ТТ», когда-то воронено-черный, а теперь вытертый до матово-серого стального блеска. На левой щечке рукояти, как раз над пятиконечной звездой, была привинчена латунная табличка с едва различимой надписью «Капитану Ахабьеву за проявленное мужество и героизм. 1934 г., Даль. — Вост. Воен. Округ».

Второй сверток, побольше и потяжелее, хранил в себе обрез двуствольного охотничьего ружья «Вестли-Ричардс». В недавнем прошлом ружье это (штучной работы и высшего разбора), доставшееся Ахабьеву от прадеда, было предметом черной зависти всех членов охотничьего клуба «Акелла». С накладками из чистого серебра и ложем из полированного ореха оно выглядело как музейный экспонат, но, несмотря на клеймо с цифрами «1898», по точности и кучности боя оставляло далеко позади всяческие «Моссберги», «Ремингтоны» и «Зауэры»… Это ружье передавалось в роду Ахабьевых из поколения в поколение и было чем-то вроде фамильной реликвии, тщательно сберегаемой и хранимой для потомков.

Шесть лет назад Ахабьеву стали глубоко безразличны все семейные традиции. То, что он сделал с ружьем, заставило бы его прадеда перевернуться в гробу. Стволы дамасской стали были укорочены до самого ложа, приклад безжалостно отпилен, а все серебряные накладки нашли куда более рациональное применение…

Третий сверток Ахабьев разворачивать не стал, взявшись вместо этого за коробки с патронами.

Красные картонные цилиндрики двенадцатого калибра он набивал сам, собственноручно отмеряя черный порох и взвешивая меркой крупную волчью картечь, поэтому сейчас он ограничился поверхностным осмотром капсюлей и пыжей. В этих патронах он был уверен.

С пистолетными было хуже. «ТТ» до сих пор оставался излюбленным инструментом бандитских разборок, и достать для него «маслят» было делом несложным и недорогим, но Ахабьева они бы не устроили. Патроны надо было делать на заказ… Это влетело ему в копеечку, и платить пришлось не столько за работу или материал, сколько за молчание оружейника.

Ахабьев вскрыл прямоугольную коробку с надписью на крышке «Пистолетные патроны калибра 7,62 мм», внутри которой из гнезд картонной решетки, похожей на пчелиные соты, торчали донышки патронов, подцепил ногтем фланец одного из них, вытащил и покрутил его в пальцах. На первый взгляд — все нормально, патрон как патрон; подвести не должен… Да и оружейник был надежный, опытный, не какойто там кустарь… Но стопроцентной уверенности, что патрон выстрелит, у Ахабьева не было. Все-таки самоделка, а не фабричное производство…

Он поднес патрон к свету и, прищурив один глаз, посмотрел на пулю. В отличие от тускло-желтой биметаллической гильзы, пуля ярко сверкала в лучах холодного осеннего солнца, пробивающегося сквозь занавеску.

Пуля была серебряная.

* * *

«Несомненное родство блеска серебра и лунного света, оказывающего неоспоримое влияние на