что молодняк считал их своими кумирами.
Что касается меня, то я аж до 1967 года не признавал «Битлз», но вернее сказать — просто не знал! Слышав урывками грязные магнитофонные рокешники, просто уходил в сторону. Я же готовил себя к классической карьере! Как вдруг!..
Тот же Витек Колесников однажды пригласил меня в какую-то каморку с магнитофоном: «Хочешь послушать «Битлз?» — я скривился… — «А ну!…» И тут зазвучало: «Is there anybody going to listen to my story…» — «Кто это?» — «Битлз!» — здесь он уже торжествующе посмотрел на мою обалдевшую физиономию. Так я по настоящему влюбился в ливерпульскую четверку! Позже я стал ходить к друзьям «на Битлз», как еще раньше ходили «на телевизор».
…Дела в институте шли плохо, пропуски, неуспеваемость, да и просто уже ноги не шли… Впереди маячил Ленинград — светлая мечта — так хотелось там учиться! Решил написать «по собственному желанию…», но Давид Борисович был другого мнения, и я полетел «за пропуски».
Собрав нужные документы, махнул в северную столицу, но меня «срезали» на первом же экзамене, даже с четверкой, ссылаясь на неправильную роспись профкома. На самом деле «зеленую улицу» давали нацменьшинствам. Потом я узнал, что приняли, например, якута с оценкой три с минусом! Было жутко обидно!
Приехав домой, не нашел ничего лучшего, как помириться с начальством института, перескочив на 2-ой курс. Пришлось сколотить халтурный квартет: Панчоха, Бурдин, я и Гепп. В институте я впервые познакомился с Ростиславом. (в дальнейшем буду называть его, как многие, Стасом). Однажды проходя по коридору, услышал прямо-таки виртуозные пассажи какого-то пианиста. Зашел и увидел обратил внимание на молодого черноволосого человека, который терзал фортепьяно с такой силой, что инструмент раскачивался, как при землетрясении! «Вот это сильный музыкант!» — подумал я. Разговорились, оказывается он родом из Златоуста. Поступил на дирижерско-хоровое отделение. Пел басом. Но обладал таким высоким фальцетом, что певческий диапазон позволял ему справляться со сложнейшими партиями, что потом очень пригодилось в звездном составе «Ариэля».
Потом узнал, что Люська-ионюська привела на репетицию поющего барабанщика, только что поступившего в институт культуры, родом из Оренбурга. На следующей репетиции я исправил свою оплошность, и позволил красавчику сесть за барабаны. То, что он вытворял на «бочках» — впечатляло! Хотя, голова с кудрями летала впереди рук!… Потом он взял в руки скрипку, потом спел… Короче, я просто обалдел! Так произошло удачное приобретение Бориса Каплуна.
В институте все шло к разлуке. Нахватав кучу пропусков, я безболезненно принял очередную отставку от Давида Борисовича. (Благо дело — военная карьера из-за плохого зрения мне не грозила). По-прежнему маячила светлая мечта — питерские берега, куда я вскоре и отправился. На этот раз, вроде, и документы были в порядке, и сыграл на экзамене неплохо, но, увы, опять неудача! В приемной комиссии дали понять, мол, зря вы сюда мотаетесь — у вас же там Свердловск под носом…
Видимо, в человеке заложено от природы — в радости или в горести совершать авантюрные поступки. Вот и тогда свое непоступление в «консу» я отметил… первой в жизни сигаретой. Прогуливаясь по Невскому проспекту, заглянул в табачный киоск и подумал: «С чего бы начать? Слышал, что кубинцы делают ароматный табак…» Взгляд остановился на пестрой пачке. «Партагаз» — отчеканил я и небрежно кинул рублёвку продавцу. Тот, почему-то, смерил меня взглядом, но сигареты дал. Вышел на улицу, затянулся и… Вдруг почва куда-то поехала вперед, в глазах появились радужные круги, в глотку будто плеснули кипятком.!… Я схватился за стенку и в позе Гитлера простоял минуты три… Какой-то мужик подхватил меня: «Ты че, первый раз, что ли?» — «А что, заметно?» — голосом Джигарханяна прохрипел я… «Да уж, конечно!» — посмотрел на пачку и изрек: «Ну, ты и даешь! Я этим табаком тараканов морю. Если хочешь начать, вон, видишь, собачка нарисована — «Друг» называется. Сначала «подружись», а потом уж за сигары..»
«Дружок» после «атомных» провалился в кайф! Так, незаметно, у меня разошлась первая пачка…
В этот день у меня случилось еще одно важное событие — я попал на концерт «Скальдов»! Тогда их популярность, как впрочем, и их земляков — «Червоных гитар» была сумасшедшей. Это были представители славянского бита. Так как в то время в СССР вообще не пускали западные группы, то поляки для нас были «выше крыши»! Чудом раздобыл билет в «Гостином дворе», и вот, сижу в «Октябрьском», за закрытым занавесом, трепетно жду… И вот открывается сцена и со словами: «Расступитесь, люди, почтальон к вам едет!…» на всех обрушивается лавина мощнейшего звука, доселе мной не ощущаемого! Стоят длинноволосые мужички в клешах, сзади двухэтажные колонки, от «Фендеров» — витые шнуры… Сбоку — орган «Хаммонд» с механически крутящимся эффектом «Лесли», звук которого обволакивает и звучит аж снизу, в кресле! Через полтора часа при сердечном пульсе 150 я понял: вот оно — мое, я тоже так хочу!
Покидал Питер со смешанным чувством: горечь поражения в консерватории, пачка сигарет в кармане и жажда играть новую, красивую музыку!
И это желание стало материализовываться в октябре 1970 года, в маленьком челябинском кафе «Юность». Комсомольские власти города решили проявить инициативу. Был задуман конкурс 3-х ведущих ансамблей города: «Ариэль», «Аллегро» и «Пилигримы». Последние вдруг отказались и получился, своего рода, «музыкальный ринг». Жюри под председательством моего старого знакомого режиссера Леонида Пивера с «веселыми» бутылочками сидело в уголке и улыбалось в предвкушении… Было тесновато, сцены, как таковой, не было. У поющих можно было разглядеть пломбы в зубах, а гитарные грифы опасно маневрировали у судейских носов… Учитывая присутствие власти я, естественно «напихал» в программу несколько «ободзинских» хитов и что-то гражданское, что-то наивное, но свое! Потом вышел «Ариэль». Прибавили громкость и, под визги собственных поклонников, гордо удалились, посчитав,
Что касается меня, то я аж до 1967 года не признавал «Битлз», но вернее сказать — просто не знал! Слышав урывками грязные магнитофонные рокешники, просто уходил в сторону. Я же готовил себя к классической карьере! Как вдруг!..
Тот же Витек Колесников однажды пригласил меня в какую-то каморку с магнитофоном: «Хочешь послушать «Битлз?» — я скривился… — «А ну!…» И тут зазвучало: «Is there anybody going to listen to my story…» — «Кто это?» — «Битлз!» — здесь он уже торжествующе посмотрел на мою обалдевшую физиономию. Так я по настоящему влюбился в ливерпульскую четверку! Позже я стал ходить к друзьям «на Битлз», как еще раньше ходили «на телевизор».
…Дела в институте шли плохо, пропуски, неуспеваемость, да и просто уже ноги не шли… Впереди маячил Ленинград — светлая мечта — так хотелось там учиться! Решил написать «по собственному желанию…», но Давид Борисович был другого мнения, и я полетел «за пропуски».
Собрав нужные документы, махнул в северную столицу, но меня «срезали» на первом же экзамене, даже с четверкой, ссылаясь на неправильную роспись профкома. На самом деле «зеленую улицу» давали нацменьшинствам. Потом я узнал, что приняли, например, якута с оценкой три с минусом! Было жутко обидно!
Приехав домой, не нашел ничего лучшего, как помириться с начальством института, перескочив на 2-ой курс. Пришлось сколотить халтурный квартет: Панчоха, Бурдин, я и Гепп. В институте я впервые познакомился с Ростиславом. (в дальнейшем буду называть его, как многие, Стасом). Однажды проходя по коридору, услышал прямо-таки виртуозные пассажи какого-то пианиста. Зашел и увидел обратил внимание на молодого черноволосого человека, который терзал фортепьяно с такой силой, что инструмент раскачивался, как при землетрясении! «Вот это сильный музыкант!» — подумал я. Разговорились, оказывается он родом из Златоуста. Поступил на дирижерско-хоровое отделение. Пел басом. Но обладал таким высоким фальцетом, что певческий диапазон позволял ему справляться со сложнейшими партиями, что потом очень пригодилось в звездном составе «Ариэля».
1970 год (начало), «Ой мороз, мороз»
В «Аллегро» я задыхался от недостатка профессиональных музыкантов, поэтому, как глоток свежего воздуха, ощутил приход Геппа. Удачным маневром был в то время контакт с директором дворца спорта «Юность» и обслуживание танцевальных вечеров на договорной основе. Однажды на репетицию пришел симпатичный кудрявый мальчик, встал в сторонке. Ну, думаю, поклонник, пускай посидит, послушает. Сам был настолько занят музыкальными разборками, что забыл о его существовании. Так он ушел ни с чем…Потом узнал, что Люська-ионюська привела на репетицию поющего барабанщика, только что поступившего в институт культуры, родом из Оренбурга. На следующей репетиции я исправил свою оплошность, и позволил красавчику сесть за барабаны. То, что он вытворял на «бочках» — впечатляло! Хотя, голова с кудрями летала впереди рук!… Потом он взял в руки скрипку, потом спел… Короче, я просто обалдел! Так произошло удачное приобретение Бориса Каплуна.
В институте все шло к разлуке. Нахватав кучу пропусков, я безболезненно принял очередную отставку от Давида Борисовича. (Благо дело — военная карьера из-за плохого зрения мне не грозила). По-прежнему маячила светлая мечта — питерские берега, куда я вскоре и отправился. На этот раз, вроде, и документы были в порядке, и сыграл на экзамене неплохо, но, увы, опять неудача! В приемной комиссии дали понять, мол, зря вы сюда мотаетесь — у вас же там Свердловск под носом…
Видимо, в человеке заложено от природы — в радости или в горести совершать авантюрные поступки. Вот и тогда свое непоступление в «консу» я отметил… первой в жизни сигаретой. Прогуливаясь по Невскому проспекту, заглянул в табачный киоск и подумал: «С чего бы начать? Слышал, что кубинцы делают ароматный табак…» Взгляд остановился на пестрой пачке. «Партагаз» — отчеканил я и небрежно кинул рублёвку продавцу. Тот, почему-то, смерил меня взглядом, но сигареты дал. Вышел на улицу, затянулся и… Вдруг почва куда-то поехала вперед, в глазах появились радужные круги, в глотку будто плеснули кипятком.!… Я схватился за стенку и в позе Гитлера простоял минуты три… Какой-то мужик подхватил меня: «Ты че, первый раз, что ли?» — «А что, заметно?» — голосом Джигарханяна прохрипел я… «Да уж, конечно!» — посмотрел на пачку и изрек: «Ну, ты и даешь! Я этим табаком тараканов морю. Если хочешь начать, вон, видишь, собачка нарисована — «Друг» называется. Сначала «подружись», а потом уж за сигары..»
«Дружок» после «атомных» провалился в кайф! Так, незаметно, у меня разошлась первая пачка…
В этот день у меня случилось еще одно важное событие — я попал на концерт «Скальдов»! Тогда их популярность, как впрочем, и их земляков — «Червоных гитар» была сумасшедшей. Это были представители славянского бита. Так как в то время в СССР вообще не пускали западные группы, то поляки для нас были «выше крыши»! Чудом раздобыл билет в «Гостином дворе», и вот, сижу в «Октябрьском», за закрытым занавесом, трепетно жду… И вот открывается сцена и со словами: «Расступитесь, люди, почтальон к вам едет!…» на всех обрушивается лавина мощнейшего звука, доселе мной не ощущаемого! Стоят длинноволосые мужички в клешах, сзади двухэтажные колонки, от «Фендеров» — витые шнуры… Сбоку — орган «Хаммонд» с механически крутящимся эффектом «Лесли», звук которого обволакивает и звучит аж снизу, в кресле! Через полтора часа при сердечном пульсе 150 я понял: вот оно — мое, я тоже так хочу!
Покидал Питер со смешанным чувством: горечь поражения в консерватории, пачка сигарет в кармане и жажда играть новую, красивую музыку!
И это желание стало материализовываться в октябре 1970 года, в маленьком челябинском кафе «Юность». Комсомольские власти города решили проявить инициативу. Был задуман конкурс 3-х ведущих ансамблей города: «Ариэль», «Аллегро» и «Пилигримы». Последние вдруг отказались и получился, своего рода, «музыкальный ринг». Жюри под председательством моего старого знакомого режиссера Леонида Пивера с «веселыми» бутылочками сидело в уголке и улыбалось в предвкушении… Было тесновато, сцены, как таковой, не было. У поющих можно было разглядеть пломбы в зубах, а гитарные грифы опасно маневрировали у судейских носов… Учитывая присутствие власти я, естественно «напихал» в программу несколько «ободзинских» хитов и что-то гражданское, что-то наивное, но свое! Потом вышел «Ариэль». Прибавили громкость и, под визги собственных поклонников, гордо удалились, посчитав,