Александр Александрович Косоруков ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СИМВОЛ В «СЛОВЕ О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»

Владимиру Игоревичу!

Здравы будьте, князья и дружины,

выступая за христиан против полков нечестивых.

Князьям и дружине Слава!

Аминь.

I

1. Новое время

Поэт и Боян, как бы состязаясь между собой, слагают зачины «песен» о походе князя Игоря против половцев в 1185 году… Но мы не должны забывать, что Бояна давно уже не было в живых и что, вполне возможно, фрагменты его «песен» сочинил Поэт — в стиле «замышления Бояню». Сравнение авторского зачина с зачинами «под Бояна» — это сравнение «старого» (XI в.) и «нынешнего» (XII в.) времён в песнетворчестве Руси, — разумеется, с точки зрения Поэта.

Поэт дал два варианта запева «под Бояна» и каждый предварил кратким вступлением.

Первый вариант: «Пети было песнь Игореви, того внуку: «Не буря соколы занесе чресъ поля широкая, — галицы стады бежать къ Дону великому» («Так бы пел ты песнь об Игоре, внуке Трояна: «Не буря соколов занесла во поля широкие, а галочьи стаи, летящие к Дону великому»). Из поэзии Бояна до нас не дошло ни строки, и поэтому мы не можем однозначно ответить на вопрос: сочинил ли Поэт стихи «Не буря…» сам в качестве типичного образца бояновского творчества или взял их у Бояна? Равно вероятны оба ответа: в стихах нет ни приметы нового времени, ни языковой особенности, о которой можно было бы сказать, что к концу XII века она вышла из употребления или что в XI веке она ещё не существовала.

Запев воспринимается как отрывок из былины. Может, потому с него и начал Поэт. Здесь виден важнейший источник бояновского искусства — народное творчество. Отрицательный параллелизм и постоянные эпитеты («поля широкие», «великий Дон»), иносказательные значения «сокола» и «галок», видимо, восприняты из фольклора. «Галки» — это, как следует из текста, половцы. «Соколами» названы русские воины, несмотря на то, что в битве, которую воспевает «воскрешённый» Боян, они будут жестоко разгромлены.

В логической структуре отрицательного параллелизма мне видится один из типов предложения, соответствующий мифологической системе мышления двоичными противоположностями. Поскольку отсутствует противительный союз, то вторая часть предложения (…галицы стады бежать…) выглядит самостоятельной, грамматически будто бы не связанной с первой. Однако в частице «не», в паузе перед словом «галицы» и в ударении на глаголе «бежать» обнаруживает себя авторская мысль, побуждающая ответить на вопрос: если не буря, то что же погнало «соколов» через широкие степи? Причина далёкого полёта «соколов» Игоря, воспеваемого в духе Бояна, проста: враг бежит «к Дону великому», и, значит, его надо догнать и уничтожить. Воины, подобно соколам, подчиняются инстинктивным побуждениям, таково единство языческого мировосприятия: и птица (зверь) и человек действуют по общему стенотипу, будучи в сознании Бояна единосущностными частями Природы.

Очевидно, в предложении «Не буря…» лишь одно суждение, выраженное бессоюзным сложносочинённым предложением, в котором поведение соколов («своих») противопоставлено поведению галок («чужих»).

Второй вариант запева «под Бояна» можно, пожалуй, считать подражанием ему, сочинённым Поэтом:

Эта «песнь» имеет очевидную связь с походом Игоря против половцев: назван сам Игорь, его брат Всеволод, их отчество, их вотчинные города, Путивль, дружина которого была в войске Игоря. Если какие‑то слова и выражения взяты «из Бояна» (чего нельзя, разумеется, исключить), то и тогда «запев» резонно считать произведением Поэта, а не Бояна.

Запеву предшествует вступление Поэта: «Чи ли въспети было, вещей Бояне, Велесовь вн^че» («Или так бы надо было петь тебе, о Воян, Велеса вещий внук»). Значит, «песня», следующая за вступлением, будет иллюстрацией не народных истоков творчества Бояна, а его божественного дарования. Как видно по запеву, он получил от Велеса редкий поэтический талант «петь» просто, выразительно, звучно. Его воображение охватывает огромные пространства и соединяет в цельную картину близкое и далёкое. В фокусе бояновского изображения — князь Игорь. Поход ещё не начался, а он уже уверен в своей победе и думает о её сладких плодах. Ведь звон славы в Киеве — лишь эхо победного ржания его коней за Сулой, в Половецкой земле. Он, возможно, предвещает новую победу — овладение киевским престолом. Похоже, ради этой цели и созывают воинов трубы Ольговичей. И какой отклик, какое повиновение! Мгновенное, божественно–величественное: трубы ещё трубят, а путивльская дружина уже готова к походу. Гордым, грозным соколом виделся бы Бояну князь Игорь в этот момент. Боян так и «пишет» его образ, хотя «знает», что он потерпит сокрушительный разгром. Пером Бояна и в XII веке управлял бы языческий стереотип прославления своего князя.

И эта героическая «песнь» основана на логике двоичных противопоставлений: «Кони ржут за Сулою — звенит слава в Киеве. Трубят трубы в Новгороде — стоят полки в Путивле». Оппозиция «близкое — далёкое» выражена только интонационно, а морфологически обе части стихов вполне самостоятельны.

Основной смысл монолога Всеволода — ода Игорю и своей дружине. Кровное родство — фундамент союза Игоря и Всеволода и причина славословия младшего брата старшему. Дифирамб курянам насыщен гиперболами, возвеличивающими воина–профессионала, каким и был дружинник. Он идеальный боец, с детства закалённый и обученный ратному делу. Его цель — добыть себе честь, а князю — славу. Это поэтически возвышенное определение не соответствовало действительности. И тогда войны не были только ристалищем славы. Князья предпринимали их прежде всего ради захвата военной