пожал руку доктору. Нынешние кавалеры Моники его не интересовали.

— Отличная свадьба. — пробормотал он. — Вы впервые на востоке?

Турсби покачал головой.

— Я из Нью-Йорка. Правда, уехал давно.

— Когда-то я служил там в полиции, — заметил Леопольд.

Несколько минут болтовни ни о чем, и Леопольд сквозь толпу двинулся к выходу.

— Уже уходишь? — остановил его незабываемый хрипловатый голос.

— Привет, Моника. Давно не виделись.

Он смотрел на симпатичную, средних лет, женщину, вставшую между ним и дверью. Она набрала вес, особенно в груди, волосы поседели. А вот глаза удивили и испугали его. Они светились безумием, которое ему доводилось видеть во взгляде психически ненормальных преступников.

— Не ожидала, что придешь. Думала, ты меня боишься.

— Это глупо. С чего мне тебя бояться?

Вновь зазвучала музыка, очередь у столов с едой начала редеть. Но Леопольд и Моника никого не замечали, словно стояли вдвоем в пустыне.

— Отойдем. — Моника мотнула головой в сторону незадействованной четвертушки зала. — Там хоть сможем поговорить.

Леопольд последовал за ней, не зная, как отказаться. Она открыла двери, чуть раздвинула их, чтобы они могли пройти на пустующую территорию. Потом закрыла, заперла на ключ и повернулась к нему лицом.

Они стояли вдвоем в совершенно пустом помещении площадью в тридцать квадратных футов, с окнами в дальней стене и запертыми дверьми за спиной Леопольда. Он видел, как солнечные лучи пробиваются сквозь листву растущих у ресторана деревьев, слышал, как над головой мягко жужжит кондиционер. Из-за сдвижных стен приглушенно доносились голоса гостей.

— Помнишь день нашей свадьбы? — спросила она.

— Да. Конечно.

Она подошла к среднему окну, пробежалась пальцем по раме, возможно, в поисках шпингалета, чтобы открыть окно. Но не открыла, а вновь повернулась к Леопольду,

— Наша семейная жизнь вышла такой же пустой и неприглядной, как эта комната. Не принесла результата.

— Видит Бог, я всегда хотел детей, Моника.

— Ты не хотел ничего, кроме своей гребаной полицейской работы, — возразила она, и глаза блеснули закипающей злостью.

— Послушай, мне надо идти. Меня ждет патрульная машина.

— Иди! Ты всегда уходил, не так ли? Иди, иди! Иди к своей чертовой работе и оставь меня наедине с собой. Наедине с…

— Ты ушла от меня, Моника. Вспомни. — Она выглядела такой беззащитной, даже без сумочки, которую могла бы швырнуть в него.

— Конечно, ушла! Меня ждала карьера! Меня ждал целый мир! И знаешь, к чему привел твой отказ поехать со мной? Знаешь, что там со мной произошло? Они взяли мои деньги и мое самоуважение, и ту толику добродетели, которая еще оставалась у меня. Превратили меня в шлюху, а когда насытились мною, на три года засадили в психушку. На три года!

— Мне очень жаль.

— Каждый день, проведенный там, я думала о тебе. Каждый день думала о том, что будет, когда я оттуда выйду. О, я думала. И планировала. И готовилась. Ты теперь известный детектив. О некоторых твоих расследованиях пишут даже калифорнийские газеты. — Она вышагивала взад-вперед, загнанная в угол, опасная. — Известный детектив. Но я смогу уничтожить тебя точно так же, как ты уничтожил меня!

Через плечо он глянул на запертую дверь в поисках выхода. Действительность оказалась в тысячу раз хуже его предположений. Моника не просто обезумела, она жаждала мести и представляла опасность как для него, так и для окружающих.

— Тебе следует обратиться к врачу, Моника.

Ее глаза превратились в щелочки.

— Я уже обращалась к врачам. Я приехала сюда только потому, что рассчитывала увидеть тебя здесь. Все лучше, чем твоя квартира, или твой кабинет, или улица. По другую сторону двери — сто пятьдесят свидетелей.

— О чем ты говоришь?

Ее рот перекосила злобная гримаса.

— Ты познакомишься с тем, что узнала я — с решетками, камерами, бесчестием, и познаешь отчаяние, которое не отпускало меня все эти годы.

— Моника…

В этот момент их разделяло футов двадцать. Она подняла руку, словно защищаясь от нападения, и закричала:

«Нет! О, Боже, нет!»

Леопольд замер, превратившись в статую, и в тот же момент прогремел выстрел. Он увидел, как пуля попала ей в грудь, отшвырнула назад, словно удар гигантского кулака. Его револьвер, словно сам по себе, выпрыгнул из кобуры, оказавшись в его руке. Он развернулся к дверям — по-прежнему закрыты и заперты. В четвертушке зала только он и Моника.

Леопольд посмотрел на лежащую на полу Монику. Кровь широким кругом расползалась от черной дыры в ее платье. Его взгляд сместился на окна. Все три целы, в стеклах ни единой трещины. Он покачал головой, пытаясь сосредоточиться на случившемся.

Снаружи поднялся шум, по двери забарабанили кулаки. Кто-то открыл замок, половинки начали расходиться все шире.

— Что произошло?

И тут же закричала женщина, увидев тело. Вторая грохнулась в обморок.

Леопольд отступил на шаг, помня о револьвере в руке. Увидел лейтенанта Флетчера, продирающегося к нему сквозь толпу гостей.

— Капитан, что это?

— Она… Кто-то ее застрелил.

Флетчер протянул руку, осторожно взял револьвер из руки капитана, поднес к носу, понюхал, откинул цилиндр.

— Из него недавно стреляли, капитан. Один раз. — Глаза лейтенанта затуманились, он едва не плакал. — Зачем вы это сделали? Почему?

Что происходило потом, Леопольд не видел. Вроде бы, кто-то осмотрел ее и сказал, что она жива. Вызвали «скорую» Флетчер отвез его в полицейское управление, в кабинет комиссара. Там он и сидел, вытирая о брючины потные ладони. Его не удивило сообщение о том, что Моника скончалась по пути в больницу. Обычно она ничего не делала наполовину.

Мужчины, детективы, которые работали под его началом, приходили и уходили. Между собой они говорили тихо, чуть ли не шепотом, некоторые выражали соболезнования. Грусть тяжелым облаком повисла в кабинете, и Леопольд понимал, что они жалеют его.

— Больше вы ничего не хотите нам сказать, капитан? — спросил комиссар. — Я готов сделать для вас все, что в моих силах.

— Я ее не убивал, — стоял на своем Леопольд. — Стрелял кто-то другой.

— Кто? Как?

— Хотелось бы знать. Думаю, она, возможно, покончила с собой, чтобы отомстить мне.

— Она застрелила себя из вашего револьвера, когда он лежал в вашей кобуре, а вы находились в двадцати футах от нее?

Леопольд провел рукой по лбу.

— Стреляли не из моего револьвера. Баллистическая экспертиза это покажет.

— Но из вашего револьвера тоже недавно стреляли, и в патроннике пустая гильза.

— Этого я объяснить не могу. Последний раз я стрелял в тире, а потом перезарядил револьвер.