желательно посимпатичней. С ним же потом и обниматься придётся перед прицелом камер. Разведчикам и военным было поручено разобраться в рабочем порядке. После этого судьбоносного совета весь цивилизованный мир ушёл на выходные, и только истинные герои либерализма, защитники демократии, то есть журналисты, продолжали бороться.

Весь мир, ну тот, который подключен к всемирной паутине, рыдал, читая в блогах о потерявших человеческий облик подсобниках тирана. Они абсолютно бесчеловечно расправлялись с местными жителями, а те, разумеется, стенали и с надеждой смотрели в океан, ожидая спасения. А первый день новой недели начался с сенсации.

Видный репортёр одной телекомпании в последний раз мазнул помадой по губам и покосился в зеркало. Макияж был идеален. Накрашенные ресницы загадочно прятали блестящие глаза, румяна маскировали легонькие морщинки, помада выгодно показывала манящие губы. И побрился он сегодня утром тоже идеально.

Оглянувшись на катер, чтобы не выпасть из поля зрения объектива репортёр радостно улыбнулся выпавшему из тени пальмы небритому мужику «Хеллоу…» Пока мозг журналиста судорожно вспоминал язык, на котором ответил туземец, тело действовало само. Оно навсегда запомнило эти слова, и то, что обычно бывает за ними. В последний раз тело слышало эти слова в городе Москва, второго августа… Мужик проводил взглядом стремительно удаляющийся катер, почесал голое пузо, что-то буркнул, и вернулся в тень. Пива осталось ещё много.

Журналист получил Путлицеровскую премию и предложения от Голливуда. Киностудии гудели, срочно проводились кастинги на роль подружки главного героя, двадцатидвухлетней блондинки, профессора атомной физики, которую похищают очень плохие диктаторы. Решался вопрос о том, где снимать натуру, и кого приглашать на роль спецназа, «Морских котиков» или группу «Дельта». А читатели с замирающим от ужаса сердцем изучали репортажи в газетах. Так как видеоинформации, даже после монтажа и анимации было мало, пришлось отдать этот жирный кусок газетам. На небольшом острове шумели приклеенными листьями «Тополя», грубо замаскированные под пальмы. Из черной тени толпами выскакивали агенты кэйжиби, размахивающие балалайками и топорами. Восседая на телах прекрасных, но стенающих, туземок, генерал, всё того же кэйжиби, пил водку из самовара, даже не обтерев от крови, руки. Чёрную икру он не ел, ею давились медведи с «калашниковыми» в лапах. Ах, да! Медведи носили на головах неумело намотанные чалмы, но свою звериную сущность, пра-а-ативные, спрятать не могли! Все прогрессивные газет перепечатали этот материал, кроме, конечно, газет Белоруссии, Кубы и Северной Кореи. Так же материал не был распостранен и в Антарктиде, и Международный трибунал в Гааге объявил, что начал расследование о запрете действий четвертой власти в шестой части света.

А вот в правительстве были совсем другие настроения. Ударная группировка наматывала на винты последние мили, а ни денег диктатора ни симпатичных туземцев найти никак не могли. Военные глухо ворчали что, Совет безопасности ООН до сих пор не принял резолюцию о запрете действий тиранской ПВО. Разведчики отмалчивались и кивали на дипломатов, дескать, пусть те сначала выяснят, к какой стране этот остров принадлежит. А уж, потом разведка задействует своего резидента. Президент не выдержал, и, позвонив в ООН, потребовал срочного созыва Совета Безопасности.

Специальный представитель в совбезе ООН печально говорил в трубку специального телефона:

— Нет, сэр. Нет ни единого шанса на установление демократии на острове Ресиф. Да сэр, повторяю, ни единого шанса. Почему? Вот что принёс на совбез этот проклятый русский. Он ехидно говорит, что эти данные передали из посольства России в Республике Сейшельские острова. Читаю: «На острове Ресиф, постоянно проживает, один человек, турист из России, и пять его котов. Из аборигенов, на острове находятся только кокосовые крабы, по латыни — Биргус латро…» Что, сэр? Я бы не советовал. Более распространенное название этих крабов, пальмовые воры. Вы представляете, какие заголовки будут в газетах… Увы сэр, нет ни единого шанса…

Сказка пущи

Шел тысяча девятьсот сорок первый год. Июнь месяц. В укромном уголке древней пущи плакал маленький медвежонок. Маленьким он был для мамы, а так, какой-нибудь горожанин бежал бы от него с криками. Но сейчас Мишутка беззвучно рыдал, спрятавшись от ужаса, что пришел с той стороны, где заходит солнце. Свет на миг заслонила чья-то тень, и медвежонок мгновенно вскинулся. Но это был всего лишь Дикий Кот, не очень уважаемый папой-медведем, сосед. При мысли о папе слезы, было исчезнувшие, вновь хлынули ручьем.

— Ты чего плачешь, малыш-ш-ш? И где дядько Михась?

Дикий Кот сел в тенечке, бережно устроив правую переднею лапу, и устремив внимательный взгляд на Мишутку.

— Нету батьки, и мамки нету! — уже в голос зарыдал медвежонок.

— Рас-с-сказывай, — в тени яростно сверкнули зеленые глаза.

Мишутка на миг застыл, вновь переживая весь ужас сегодняшнего утра, проглотил комок в горле, и стал рассказывать.

Утро началось по-доброму. Нежное прикосновение солнечного лучика, ласковое вылизывание маминым языком, добродушный подзатыльник батьки. Медвежонок весь извертелся, дожидаясь давно обещанного похода к пчелиному дуплу, но батяня сегодня что-то не спешил. Он недоверчиво нюхал воздух, досадливо морщился, и долго сидел под своим любимым дубом, о чём-то размышляя. Потом, все-таки решился, и коротко рыкнув, повел свое семейство на любимое место.

Беда ждала их на старой проселочной дороге, которую нужно было перейти. Из-за поворота выскочило какое-то зелено-серое пугало, и сидящие на нем, батяня называл их «люди», что-то заорали. Михась коротко рявкнул, показывая «людям» их место, и предлагая просто разойтись. Но на их длинных палках вдруг расцвели яркие цветы, и тоненьким голосом вдруг вскрикнула мама, падая на пыльную дорогу. Батя мгновенно вскинулся на задние лапы, и могучей лапой закинув сынка в кусты на обочину, грозно пошел на людей. Трещали палки, верещали люди, но медведь шел и шел. И только смяв в одну кучу людей и их повозку, он вздохнул, и опустился на дорогу. Больше он не поднялся.

Дикий Кот поднялся, выгнул спину, и прошипел:

— Они пришли и сю-ю-юда…

— Кто они, дядя Дикий Кот? — робко поинтересовался медвежонок.

— Злыдни, — буркнул дядя, массируя языком свою лапу.

— А папа их «людьми» называл…

— Сынок, не путай людей и тех, кто ими притворяется. Эти в мышастых одеждах только похожи на людей. А еще есть в черном, — прошипел Кот, — Те