- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (45) »
подумав, заиграл «Осеннюю песню». Он смотрел на ребячьи лица, и ему казалось, что это о них рассказывают эти печальные звуки. «У Лени, конечно, не такая физиономия, когда он тащит кадушку, нет. Пусть даже ветер навстречу — не такая!.. И не хотят меня отпустить! Пусть за полторы тысячи километров, пусть в неизвестность! Я все равно поеду!»
Глава вторая, в которой Антон превращается в дядю и покидает отчий дом
После раздачи табелей Антон летел домой сломя голову. Не столько по себе, сколько со слов друзей он знал, что родители, когда к ним подкатывались с какой-либо просьбой, не прочь иногда поторговаться: мол, хорошо, мы это сделаем, но и ты… Ответной платой чаще всего является табель, без двоек или без троек — по договоренности. К беде Антона, эта валюта не обращалась в их семье — он всегда толково учился. Поэтому-то Антон понимал, что отпустят его в Братск или нет, менее всего зависит от табеля. Была суббота. Зинаида Павловна, только что придя с работы, готовила еду. Антон пробежал прямо на кухню. — Мам, смотри!.. Ну, бери, бери! — У меня руки в муке. — Да бери! Зинаида Павловна взяла листок за самый кончик и под торжествующим взглядом сына посмотрела отметки. Только одна четверка — по русскому языку. Ну, поздравляю! — И она поцеловала его в щеку. — Так когда я еду в Братск?.. Завтра же! Завтра же меня тут не будет! Вы обещали! — Антон махал табелем. — Не шуми… Мы обещали только подумать. И мы подумали. Сейчас придет папа и выяснится, когда вы едете. Сегодня ему должны точно сказать об отпуске: завтра, послезавтра или через неделю. — Ого, через неделю! — воскликнул Антон. — Я и так ползимы ждал… А если ему совсем не дадут отпуск? Мать пожала плечами, ответила: — Значит, ты невезучий. — Значит, я могу вообще не поехать? — начинал злиться Антон. — Не паникуй преждевременно. — Интересно! — Антон резко повернулся и вышел из кухни. Он бродил по всем трем комнатам, передвигал стулья, включал свет, открывал пианино, брал несколько аккордов и опять закрывал его, рассматривал «Тройку», которую прикнопил у себя над столом, наконец, взял с полки книжку, раскрыл наугад и уставился на рисунок — несколько окружностей, одна в другой. «Орбиты Юноны и Паллады», — прочитал он бездумно и уже далее совершенно не знал, что делать. В прихожей раздался звонок. — Папа! — крикнул Антон, бросившись открывать. — Ну что, пап, едем? Когда? Завтра? — накинулся он на отца, жадно заглядывая ему в глаза, однако за блеском очков глаз не было видно, но улыбка, улыбка сказала все. — Ура-а! — закричал Антон. — Мы едем!.. Мама, мы едем! Когда, пап? Отец все еще улыбался, но как-то уже слабее, точно с робостью. — Сколько четверок? — спросил Николай Захарович, высвобождая из кармана туго всунутую книгу. — Одна. — Молодец!.. Вот тебе в честь окончания шестого класса. Эдгар По. Держи. — Ну что, Коля? — выглянув из кухни, спросила Зинаида Павловна. — Все в порядке. — Не очень. — Как? — вырвалось у Антона, округлившего глаза. — Ты ведь сказал… — но тут же спохватился, отец ничего еще не говорил. Николай Захарович стащил пиджак, держа за воротник, опустил его до самого пола, ослабил галстук, снял очки и, превратившись вдруг в какого-то беззащитного, пояснил: — Можете меня казнить, но отпуск обещают только через месяц. И то — не точно… Вот так, — добавил он, чтобы прервать наступившую неприятную тишину. — Ты там все аргументы привел? — спросила Зинаида Павловна. — Даже приврал, но… — Ну что ж, раз так, Антон, то еще успеешь в лагерь съездить на первый сезон. — В лагерь? — Антон круто повернулся к матери и даже чуть присел, как для прыжка. — Нет уж! Хватит с меня лагерей, барабанных палочек и мертвого часа! Я хочу живого часа! — В кого ты такой нервный? — Зинаида Васильевна до сих пор разговаривала, высунув только голову из-за кухонной двери, а тут вышла, держа на отлете запачканные мукой руки. — Давай рассудим как… — Я сбегу! — вдруг сказал Антон. Эта фраза выскочила сама, и Антон понял, что она уже давно сидела в нем, но лишь намеком, неясным ощущением. И он тревожно-радостно подтвердил: — Да-да, сбегу! — За полторы тысячи километров-то? Один? — не опешив и не вскрикнув пораженно, как ожидал Антон, а буднично спросила Зинаида Павловна. — Один! — И не страшно? — А чего страшного?.. Сесть в вагон и через двое суток выйти из него… Да больше страха в том, что я двадцать раз перебегаю улицу, пока добираюсь до школы. Страх! — Так, так, а дальше что? — спросила мать таким тоном, как будто все уже решено и осталось только утрясти кое-какие мелочи побега. За этим спокойствием матери Антон почувствовал такой непробиваемый забор для своих в общем-то несильных слов, что в отчаянии выкрикнул: — Да что вы меня держите?.. Тринадцать лет одно и то же: телевизор, пианино, книги, мороженое!.. Где-то люди метровых тайменей ловят, воду в бочках возят, медвежьи берлоги находят, а тут… — подступили слезы, и Антон замолчал и махнул рукой, поняв, что сдался и что теперь остается лишь надеяться на родительскую милость. — Ну полно, Антоша, — мягко сказала Зинаида Павловна. — Сегодня такой день: табель, пятерки, я вон хочу пирог состряпать, а мы… — И тут же прибавила: — Думаешь, сбегают без рассуждений, очертя голову?.. Раз — и сбежал? Нет, сынок, сбегают умно, чтобы добежать… Вот через месяц и бегите с отцом… Коля, скажи сыну мужское слово! — Я? — Николай Захарович встрепенулся, кашлянул и с таким видом водрузил на нос очки, с каким боец вкладывает автомат. — Что ж, я думаю, что надо отпустить Антона. — Отпустить?.. Что это — заговор? — воскликнула Зинаида Павловна, но тут в кухне что-то зашипело, она кинулась туда, проговорив: — Ну знаете, мои милые!.. Антон посмотрел на отца, пытаясь улыбнуться. Тот приставил палец к губам: мол, спокойно. Но вид у отца был отнюдь не боевым, а жест — робким и почти шутливым. С этими ли ужимками идти наперерез строгой матери? Она сделает так, как подскажет ей разум, а там — хоть бастуй, хоть объявляй голодовку, хоть устраивай заговоры. Антон это знал и знал, какой «логический» гром обрушит сейчас мать на них. И он сжался, готовясь отразить эти громы. Опять брякнул звонок. Николай Захарович вышел и вернулся с какой-то бумажкой. Он развернул ее, прочитал и вдруг воскликнул: — Зина! Зина! — Что такое? — Телеграмма! Слушай. «Родился сын Александр целую бабушку дедушку дядю папа». — Николай Захарович сдернул очки, и Антон увидел у него слезы. Не уловив смысла прочитанного, Антон удивился этим слезам и уж совсем поразился,- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (45) »