колодце, Бабуся?

— Понимаешь, Шимек, — ведьма икнула и по-дружески хлопнула его по плечу. — Колодец сей волшебен и коварен. Такова уж у нашей профессии традиция, что всякая ведьма должна обладать чем-то волшебным и коварным: то ли вредным демоном в бутылке от перечной наливки, то ли самобойными дубинками, то ли ослом, что срёт раз золотом, а раз — чистым говном, и не поймешь, какая охота ему когда наступит. А у меня — колодец. И, значит, если он кого полюбит, то красиво поёт и показывает будущее. А если кого не полюбит, то тому хватит и того, чтобы только в него заглянуть или воды напиться — и тогда случится что-то страшное.

— А что… страшное? — простонал Шимек.

— Ну, по-разному случается, — благожелательно пояснила Бабуся. — Одни в жаб превращаются, другие лет на сто засыпают, а был ещё один, так тот едва заглянул — и с криками в лес сбежал. Примстилось ему, что он олень теперь. А позже и вправду в него превратился. Висенка говорила, что те рога, которые висят над очагом в староштинском дворце — это его рога. Но правда это или нет — не ведаю. Сам же знаешь, как оно с той Висенкой…

Шимек не знал, но холодная дрожь пробежала у него по хребту до самых пяток — а потом обратно. Попрощался поспешно, пожелал Бабусе спокойной ночи и сбежал в свой хлев. Нетопыри воспользовались оказией и вылетели за ним вслед сквозь приоткрытую дверь, а притаившийся за углом избы козёл крепко наподдал Шимеку под зад.

— Колдовское семя! — возмутился парень. — Гляди мне, в котле закончишь!

Спал он плохо. Снилось ему, что снова заглянул в колодец и превратился в козла…

С утречка Бабуся Ягодка разбудила его, стукнув клюкою в стену хлева, и приказала заняться выгребными ямами. Вонь там стояла такая, что и свиньи сбёгли, но Шимек упорно работал и мечтал о любимой.

Мечтал так сильно, что под вечер снова заглянул в колодец.

Правда, ни во что не превратился; всего лишь слегка удивился тому, что там увидал. А была там его Ярославна. Дородная и важная, словно пузатая кадушка для квашни, с двумя сопливыми детёнками, цеплявшимися за её юбки, выгоняла она свиней из огорода. Парень глядел на неё с подозрением: не то, чтобы разонравилась она ему, но была какая-то другая, лицо кислое, а для животинки не жалела пинков. Что ж, всё равно любил её Шимек так, что хоть помирай! Но хуже всего было то, что левый глаз Ярославны поглядывал на него как-то злобно, холодно и непреклонно.

Погрустневший, он вернулся к чистке выгребной ямы.

— Чтой-то ты такой смурной, Шимек? — спросила Бабуся.

— Смердит ужасненько, — буркнул он.

— Сквозь тернии идем к любви, — ответствовала та философически. — Только сквозь тернии.

А потом снова устроили попойку. Ведьма пересказывала замковые сплетни, хлестала водку, словно мужик, и пододвигала поближе к Шимеку маринованную селёдочку с лучком. Потому он и решил, что на самом-то деле хорошая она старушка. Выиграл у неё в карты две нитки настоящих кораллов, а Бабуся под конец так напилась, что лишь бормотала без конца:

— Сквозь тернии, сквозь тернии…

Состояние её слегка беспокоило Шимека, и он потихоньку убрался от греха подальше: никогда ж наперёд не узнаешь, не наложит ли на тебя ведьма по пьяни какое-нито паскудное заклятие. Прежде чем он уснул, в голове у Шимека родилась мысль, что всё наверняка привиделось ему от усталости. Невозможно, чтобы Ярославна на него криво поглядывала. И решил парень назавтра сомнения свои развеять.

Так и сделал. Оказалось, что девушка не только криво на него поглядывала, но ещё и громко и смачно ругала — к радости соседей. От расстройства Шимек-в-колодце отправился в корчму за водочкой, а Ярослава в отместку не впустила его ночью в дом. Потому улёгся он в кустах за мельницей, подальше от дороги, чтобы весть о его мужском позоре не разнеслась по всему селу. В спине у Шимека постреливало от тягания мешков с мукой, в животе бурчало от голода, и даже колодец булькал как-то… насмешливо.

И так Шимек расстроился, что утешила его лишь добавка пирогов со сливками. А Бабуся Ягодка пироги пекла знатные!

В тот вечер Шимек винца и не нюхал, поскольку в трудовом запале убрал было гору козьего дерьма, коего оказалось вдосталь под плетнём на задах избы. Увы, оказалось, что у Бабуси есть какая-то теория насчёт пользы от козьих бебешков. Страшно раскричалась она, грозила клюкою… Шимек же, не поняв слова «дистилляция», уразумел лишь, что Бабуся ужасно сердита и лучше на дороге у неё не стоять. На всякий случай, он лёг спать меж свиньями — как-то уж скотинка добавляла ему отваги.

Ещё до рассвета побежал парень к колодцу, однако там, увы, приятные неожиданности его не ждали. Ярославна поварешкой выбила Шимеку-в-колодце зуб, а когда тот хотел, по мужниному праву, расквасить ей нос, пригрозила, что пусть только пальцем её тронет, так папаня скоренько вышибет его из дому, да и морду ему разобьёт. Кричала ещё, что, как видно, совсем она во времена оны сбрендила, взяв замуж свинопаса, из голозадых его подняв, а в конце скрупулёзно перечислила четырёх коров приданого, перину, подушки и морги земли, кои она наследовала. Потом появился Бетка и приставил его к работе на мельнице. Уголком глаза Шимек-в-колодце приметил, как любимая его хихикает в кулак, а мельниковы слуги вторят ей радостно.

Парень стиснул зубы и пообещал себе, что более не станет заглядывать в колодец. Ведьма была права — тот и вправду был особенным. Опасным, злобным и вредным.

Поправил плетень. Бабуся же, как видно, его простила, поскольку, как наступил полдень, велела Шимеку отдохнуть. Солнышко пригревало, мухи звенели сонно, и остаток дня парень спокойно провалялся под дубом.

На ужин было жаркое из зайчатины. Шимек нажрался, как свинья.

— Откуда у вас это? — спросил с благодарностью.

— Да вот, приблудилось… — ведьма отерла с подбородка жирный соус. — Ещё хочешь?

— После вас, Бабуся, — ответил он вежливо, подставив тарелку. — А вы и так можете? То есть, в дворском лесу можете на зверя браконьерствовать?

— Браконьерствовать? — возмутилась Бабуся Ягодка. — У меня на это дело — привилегии. Ещё дедом Висенки выданные, во времена, когда большая война в Змиевых Горах гремела. Староста тогда на юг отправился. Войнушки ему захотелось, грибу старому. А как вернулся с той войнушки — то и без коня, и без седла парадного, даже шубу с него сдёрли, а уж голову так надщербили, что и ум у него из тех щербин вытекал. Ну, это-то как раз малая была потеря, — захихикала ведьма, — потому как ума в черепушке у него никогда много и не было. Вот только недельки две мне пришлось его выхаживать…

Шимек смешался. Не слишком-то хотелось ему выслушивать Бабусины истории.