стула на пол.

— Отлично, — сказал он и ехидно добавил со своей треугольной улыбкой: — Продолжай в том же духе, Митч.

Корсико шутливым жестом притронулся рукой к полям стетсона и направился к выходу. Он был у двери, когда она распахнулась и перед ними появилась шестидесятилетняя секретарша Лаксфорда с двумя пачками писем. Она направилась к столу для совещаний. В первой пачке конверты были вскрыты, секретарша положила их слева от Лаксфорда; во второй конверты оставались невскрытыми, на них виднелись пометки «лично», «секретно» или «только для главного редактора» — эти она положила справа. Затем секретарша вынула из редакторского стола нож для бумаг и положила его на стол для совещаний ровно в двух дюймах от стопки невскрытых конвертов. Она также взяла корзинку для бумаг и поставила ее рядом с креслом Лаксфорда.

— Что-нибудь еще, мистер Лаксфорд? — почтительно спросила она, как спрашивала каждый день перед уходом домой.

«Есть для вас работка, мисс Уоллес, — про себя ответил за него Родни. — На колени, женщина. И чтобы слышны были твои стоны, когда ты это делаешь». Не в силах сдержаться, он фыркнул, представив себе мисс Уоллес, разодетую, как всегда, в твидовый костюм с гармонирующим по цвету джемпером, при своих жемчугах, на коленях между бедер Лаксфорда. Пряча усмешку, Родни поспешно наклонил голову, углубившись в изучение остатков батончика Кедбери.

Лаксфорд уже перебирал нераспечатанные конверты.

— Позвоните перед уходом моей жене, — сказал он секретарше, — сегодня вечером я надеюсь вернуться не позднее восьми.

Мисс Уоллес кивнула и исчезла, бесшумно просеменив по серому ковру в своих как нельзя лучше подходящих для этого туфлях на мягкой каучуковой подошве. Впервые за день оставшись наедине с главным редактором. Родни соскользнул с подоконника, в то время как Лаксфорд взял в руку нож для разрезания бумаг и приступил к правой стопке. Родни никогда не мог понять, почему Лаксфорд предпочитал вскрывать личные письма сам. Принимая во внимание политическую направленность газеты — настолько левее от центра, насколько это возможно, чтобы не называться «красной», «комми»^[1], «пинко» или какими-нибудь другими, далеко не лестными прозвищами — письмо с пометкой «лично» вполне могло бы оказаться бомбой. И гораздо разумнее было бы рисковать пальцами, ладонями или даже глазами мисс Уоллес, чем допустить, чтобы главный редактор газеты стал потенциальной мишенью для какого-нибудь психа. У Лаксфорда, конечно, на этот счет другое мнение. Не то, чтобы его волновала возможная опасность для мисс Уоллес, скорее всего он бы заявил, что в обязанности главного редактора входит проверка реакции читателей на его газету. «Сорс», — провозгласил бы он, — не собирается добиваться вожделенной победы в войне за тиражи в ситуации, когда ее главный редактор руководит своими войсками, находясь в тылу, а не на передовой. Ни один стоящий редактор не теряет контакта с читателями».

Родни наблюдал, как Лаксфорд внимательно изучает первое письмо. Он хмыкнул, смял его в комок и швырнул в мусорную корзину. Затем вскрыл конверт со вторым письмом и пробежал его глазами. Усмехнувшись, он отправил его вслед за первым. Лишь прочтя третье, четвертое и пятое письма и приступив к шестому, он нарочито рассеянным, по мнению Родни, тоном спросил:

— Да, Род. Тебя что-то беспокоит?

Да, Родни кое-что беспокоит, а именно — тот пост, который занимает сейчас Лаксфорд, «властитель первый среди равных», «мастер», «старший префект», «многоуважаемый» главный редактор «Сорс». Полгода назад Родни затерли, оттолкнули от повышения в должности, которого он, черт возьми, вполне заслуживал, и утвердили Лаксфорда. А председатель с бесстыжей рожей сказал своим хорошо поставленным голосом, что ему «не достает необходимого чутья, чтобы провести в «Сорс» кардинальные изменения».

— Чутья какого рода? — вежливо осведомился Родни, когда председатель совета акционеров бросил ему эту новость.

— Чутья убийцы, — ответил тот. — У Лаксфорда этого предостаточно. Только вспомните, что он сделал с «Глоуб».

С «Глоуб» он сделал следующее: взял этот чахнущий бульварный листок, занятый главным образом сплетнями о кинозвездах и елейными рассказами о королевской семье, и превратил его в самую читаемую в стране газету. Но добился он этого не за счет повышения ее профессионального уровня — для этого он был слишком созвучен влияниям времени. Просто Лаксфорд решил аппелировать к самым низменным инстинктам читателей. Он предложил им ежедневное блюдо из скандалов, интимных похождений политиков, примеров лицемерия и ханжества среди служителей англиканской церкви и рассказов о показном и в высшей степени случайном благородстве обычного человека. В результате читатели Лаксфорда рыдали от восторга, и каждое утро миллионы людей швыряли свои тридцать пять пенсов. Как будто бы редактор «Сорс» в одиночку — а не весь штат редакции, и не Родни в том числе, у которого ровно столько же мозгов и на пять лет больше опыта — держал в своих руках ключи к их симпатиям. И в то время, как эта крыса купалась в славе своего все возрастающего успеха, остальные лондонские таблоиды — малоформатные газеты, лезли из кожи вон, чтобы не отстать. Все они вместе показывали правительству нос и говорили «поцелуй меня в задницу» каждый раз, когда оно грозило установить над ними элементарный контроль. Но глас народа немного значил в Вестминстере. Во всяком случае, когда пресса вздрючивала премьер-министра, каждый раз один из его соратников по партии высказывался в его защиту, демонстрируя тем самым изначально лицемерную сущность консервативной партии.

Нельзя сказать, что Родни Армстронгу было тягостно видеть, как идет ко дну корабль государственной машины тори. Он всегда, со дня получения своего первого избирательного бюллетеня, голосовал за лейбористов или, на худой конец, за либеральных демократов. И думать, что создавшийся в данный момент климат политической напряженности пойдет на пользу лейбористам, было для него крайне приятно. Так что при других обстоятельствах Родни бы только радовался ежедневным спектаклям — пресс-конференциям, оскорбительным телефонным звонкам, требованиям чрезвычайных выборов и зловещим предсказаниям результатов грядущих через несколько недель местных выборов. Но в данных обстоятельствах, когда Лаксфорд оказался у руля, где, возможно, пробудет неопределенно долго, преграждая тем самым путь наверх ему самому. Родни выходил из себя. Он говорил себе, что причиной его раздражения является тот факт, что как журналист он превосходит Лаксфорда. Но на самом деле он просто