Артур Конан Дойл Изгнанники Исторический роман из жизни в Старом и Новом Свете

Предисловие

Если бы автор какого-нибудь исторического сочинения или романа упоминал о всех источниках, откуда он черпал сведения, ему пришлось бы уснастить свою книгу чрезмерным количеством библиографических примечаний. Но всякий, кому приходится писать о французском дворе семнадцатого столетия, выказал бы полную неблагодарность, не признавшись, насколько он обязан мисс Джули Пардо; то же самое можно сказать о м-ре Фрэнсисе Паркмэне по истории Америки.

Должен добавить, что позволил себе некоторые вольности в обращении с историческими фактами. Они сказались главным образом в том, что события, происходившие в продолжение трех лет, изображены мною как случившиеся за гораздо более короткое время.

А. Конан Дойл

Южный Норвуд, 14-го марта 1892 г.

Часть первая В СТАРОМ СВЕТЕ

I ЧЕЛОВЕК ИЗ АМЕРИКИ

То было обыкновенное окно из тех, какие существовали в Париже в конце семнадцатого столетия — высокое, разделенное пополам большой поперечной перекладиной и украшенное над срединой ее маленьким гербом — тремя красными чертополохами на серебряном поле, нарисованном по стеклу ромбовидной формы. Снаружи этого окна торчал толстый железный прут с висевшим изображением маленького золоченого тюка шерсти, раскачивавшегося и скрипевшего при малейшем порыве ветра. На противоположной стороне улицы из окна были видны дома: высокие, узкие, вычурные, с деревянной резьбой по фасадам, с остроконечными крышами и башенками на углах. Между двумя рядами их тянулась булыжная мостовая улицы Св. Мартина, откуда доносился несмолкаемый топот массы человеческих ног.

Внутри дома у этого окна стояла широкая скамья, обтянутая коричневой тисненой кожей. Расположившись на ней, члены семьи могли видеть все, происходившее в деловом мире улицы у их ног.

В настоящую минуту здесь, спиной к окну и лицом к большой, роскошно убранной комнате, сидели мужчина и девушка. По временам они переглядывались друг с другом и глаза их светились счастьем.

Впрочем, тут не было ничего удивительного, так как оба они представляли собой красивую парочку. Девушка была на вид очень молода, ни в каком случае не старше двадцати лет; лицо ее, прозрачное, с особой бледностью, полной выразительности и свежести, как бы свидетельствовало о чистоте и невинности. Никому и в голову не пришло бы пожелать, чтоб эта девическая прелесть сменилась более яркими красками. Черты лица были нежны и привлекательны, а иссиня-черные волосы и длинные темные ресницы составляли острый контраст с мечтательными серыми глазами и белизной кожи, напоминавшей слоновую кость. Во всей осанке девушки чувствовались какое-то особое спокойствие и сдержанность, еще более оттеняемые простым платьем из черной тафты; брошка каменного угля с таким же браслетом служили единственным украшением этого наряда. Такова была Адель Катина, единственная дочь известного гугенота, торговца сукном.

Но простота костюма девушки с избытком вознаграждалась роскошью одежды собеседника. Это был человек старше ее лет на десять, со строгим лицом солдата, мелкими четкими чертами, холеными черными усами и темными карими глазами, становившимися жесткими в момент отдачи приказания мужчине и нежными при обращении с мольбою к женщине — и в том и в другом случае с одинаковым успехом. На нем был кафтан небесно-голубого цвета, расшитый блестящими галунами с широкими серебряными погонами на плечах. Из-под кафтана выглядывал белый жилет, а брюки из такой же материи были убраны в высокие лакированные ботфорты с золочеными шпорами. Лежавшие рядом на скамье рапира с серебряной рукояткой и шляпа с пером дополняли костюм, носить который считалось особой честью. Любой француз признал бы в незнакомце офицера знаменитой голубой гвардии Людовика Четырнадцатого. Со своими кудрявыми черными волосами, с гордой посадкой головы этот молодой человек казался изящным, блестящим воином. Действительно, он уже доказал это на поле брани, и имя Амори де Катина стало выделяться среди множества фамилий мелкого дворянства, стекавшегося ко двору короля.

Он приходился кузеном сидевшей с ним молодой девушке, и в их лицах можно было даже найти фамильное сходство. Де Катина происходил из дворянского гугенотского дома, но, рано лишившись родителей, поступил на военную службу. Без всякой протекции он сам пробил себе дорогу и достиг своего теперешнего положения. Между тем младший брат его отца, видя, что все пути пред ним закрыты вследствие преследований, обрушившихся на его единоверцев, откинул частичку «де» — признак дворянского происхождения — и занялся торговлей с таким успехом, что в описываемое нами время слыл за одного из самых богатых и выдающихся граждан Парижа. Офицер гвардии сидел в его доме и держал в руке белую ручку его единственной дочери.

— Скажи, чем ты взволнована, Адель? — проговорил он.

— Ничем, Амори.

— Ну а что значит эта складочка между нахмуренных бровей? Ведь я умею читать твои мысли, как пастух угадывает время по окраске неба.

— Право, ничего, Амори, но…

— Что «но»?

— Ты уезжаешь сегодня вечером.

— И возвращусь завтра.

— А тебе непременно, непременно надо ехать сегодня?

— Я мог бы поплатиться службой, если бы этого не сделал. Завтра утром я обязан дежурить у спальни короля. После обедни меня сменит майор де Бриссак, и тогда я снова буду свободен.

— Ах, Амори, когда я слышу твои рассказы о короле, дворе, знатных дамах, я, право, удивляюсь…

— Чему?

— Как ты, живущий среди такого великолепия, снисходишь до того, чтобы сидеть в комнате простого торговца.

— Да, но то, что находится в ней?

— Вот это-то и есть самое непонятное для меня. Ты, проводящий жизнь среди таких красивых, умных женщин, вдруг считаешь меня достойной своей любви, меня, совсем тихую маленькую мышку, всегда одинокую в этом большом доме, такую застенчивую и неловкую. Вот это-то и удивительно.

— У всякого свой вкус, — промолвил Амори, поглаживая маленькую ручку. — Женщины — это цветы. Некоторые предпочитают большой золотистый подсолнечник или розу, величественно красивую, невольно бросающуюся в глаза. А мне, наоборот, нужна крошечная фиалка, скрывающаяся среди мхов, но такая милая и благоухающая… А складочка у нас все не разглаживается, дорогая.

— Мне хочется, чтоб вернулся отец.

— Почему? Разве ты чувствуешь себя одинокой?

Внезапная улыбка осветила