он обижать не будет. Валентина не согласилась ехать с дедушкой-генералом. Пусть он хороший, добрый, пусть подарил ей красивую коробку, полную конфет: она ждала своих — папу и маму — и верила, что они обязательно приедут за ней, они просто заняты или живут очень далеко.

Но никто не приехал…

Вот Валентина видит себя первоклассницей — задумчивая серьезная девчурка с большими темными глазами, с косичками, в которые вплетены белые ленточки. В руках у нее портфель, набитый новыми книгами и нетронутыми тетрадями. На другой фотографии она заснята дежурной официанткой в столовой, на ней белый передник, в руках поднос. Вид у нее очень строгий. Маленькая официантка горда своей обязанностью: ведь она нынче кормит всех, и все покорно ждут, когда она поставит на стол тарелки с кашей и стаканы с компотом…

А вот снимок того торжественного и по-своему незабываемого момента — Валентину приняли в комсомол. Она стоит с высоко поднятой головой, темные девичьи косы падают на белую блузку. Косы без ленточек. Рядом с ней Петя Зорин, Петушок, как называли его товарищи.

Валентина помнит: в восьмом классе на уроке истории Петушок прислал ей записку: «Валя, разреши каждый день провожать тебя домой». Ну и чудак! От школы до детского дома было совсем близко, все восьмиклассники ходили и на занятия и домой вместе, шумной гурьбой. Разве ему плохо вместе со всеми? Ведь так веселей, интересней… Валентина, конечно, на записку не ответила, но ей почему-то было приятно, и на Петушка она стала смотреть как-то по-другому, и записку его долго хранила в узелке ленты…

— Зоя Александровна, а помните Петушка, Петю Зорина? — спросила сейчас Валентина.

— Ну, как же не помнить такого, — улыбнулась Зоя Александровна. — Письмо на днях получила. Летает чертенок. Пишет, что мчится в небе быстрее звука.

— Исполнилось его желание…

— Да, да, Валечка, исполнилось. Все время грезил быть летчиком и вот летает. Рада я за него. Да и твое желание тоже исполнилось, учительница ты моя. — Зоя Александровна обняла гостью, прижала ее к груди. — Валечка, я никогда не показывала тебе одну фотографию, — тихо сказала она.

— Какую? — заинтересовалась Валентина.

Зоя Александровна нерешительно взглянула на девушку, как бы раздумывая, стоит ли показывать, стоит ли бередить сердце.

Будто разгадав ее мысли, Валентина попросила:

— Покажите, Зоя Александровна, я очень люблю рассматривать фотографии, они — это наша история, наше милое прошлое.

— Ты права. Порой безмолвные снимки могут рассказать многое. — Зоя Александровна достала из ящика письменного стола папку, развязала ее, извлекла оттуда небольшую, тронутую желтизной времени фотографию, положила на стол. — Вот она, посмотри.

Валентина увидела молодую женщину с ребенком на руках. Даже по давней, видимо, любительской фотографии можно было определить: женщина хороша собой. У нее большие темные глаза, тонкие черные брови, волнистые черные волосы. А черноглазый в белом чепчике ребенок был заснят в таком возрасте, что трудно даже определить — мальчик это или девочка.

Валентина удивленно взглянула на Зою Александровну, как бы говоря: зачем вы показали мне снимок, я не знаю ни эту женщину, ни этого ребенка.

— Это, Валечка, твоя мама, и ты очень похожа на нее, — шепотом сказала Зоя Александровна.

— Мама? — вырвалось у Валентины. Теперь она смотрела на Зою Александровну с болью и упреком, точно спрашивая: зачем вы так жестоко шутите?

— Да, Валечка, твоя мама, а на руках у нее ты — совсем еще маленькая.

Валентина опять взглянула на снимок молодой женщины. Мама… Ей никогда и никого не доводилось называть этим ласковым именем — мама. Теперь она напряженно всматривалась в черты молодой улыбающейся женщины и вдруг, как сквозь далекий-предалекий сон, припомнила материнский голос — чистый, воркующий, и ее какой-то особенный смех — заливистый и звонкий. И больше ничего не сохранила память. Ничего! Валентина даже не была уверена — материнский ли голос припомнился ей, материнский ли смех прозвучал откуда-то из туманного прошлого.

— Я тебе, Валечка, никогда не рассказывала твою историю, не говорила, как ты попала в наш детский дом.

Прежде Валентина не очень-то задумывалась, кто она и откуда. Детский дом был ее семьей, ее родным домом. Когда-то она ждала — приедут за ней папа, мама или дедушка, а потом поняла: родители погибли на войне, как у многих ее товарищей, и даже не догадывалась, что у Зои Александровны хранится эта фотография.

— Расскажите, Зоя Александровна, — попросила Валентина.

— Теперь можно, ты взрослая… Это было поздним летом сорок первого года. Нашему детскому дому было приказано эвакуироваться в глубокий тыл. Мы ехали на машинах… Ох, если бы ты знала, Валечка, как трудно было пробираться по запруженным войсками и беженцами дорогам. Видимо, благодаря своей молодости я тогда перенесла все. Над дорогами постоянно висели фашистские самолеты и бомбили, бомбили без разбора, никого не щадя. Но наших ребятишек будто сама судьба хранила: мы благополучно избегали бомбежек. Однажды на дороге нас остановил военный — майор. Он держал на руках ребенка и очень обрадовался, что встретил нас. За полчаса перед нами под бомбежку попал обоз беженцев. Страшно вспомнить, что мы увидели на дороге — разбитые телеги, разорванные бомбами лошади, еще пылающие машины. А сколько людей — убитых, раненых… Жутко было смотреть на все это. Оказалось, что в кювете рядом с убитой пожилой женщиной майор нашел живого ребенка. Это была ты, Валечка. Майор торопился. Он передал нам девочку. Мы только потом спохватились, что не спросили имени военного, а он, должно быть, тоже второпях, не поинтересовался, куда мы едем. У тебя в руках оказалась маленькая сумочка. В ней мы нашли деньги и вот эту фотографию. Посмотри — на обратной стороне карточки написано: «А это мы с дочуркой». Единственное, что ты знала — свое имя. Ты долго плакала, звала бабушку и маму. Потом, когда тебе дали кусочек сахара, успокоилась. Если о тебе потом спрашивали, чья, мол, мы отвечали — Майорова. Так и стала ты Валентиной Майоровой. Отчество мы тебе сами придумали — Петровна, а почему Петровна, я уж теперь и сама не помню.

Валентина снова и снова смотрела на фотографию матери. Кем была она? Одета по-городскому, значит, жила в городе. А отец? Кто был ее отцом? Где он и что с ним? Быть может, жив и не знает, что его маленькая дочурка — теперь взрослая девушка, учительница, невеста…

Валентина иногда читала в газетах: дети и родители, разлученные войной, через многие годы находят друг друга. Вот если бы и она отыскала отца и мать. Возможно, поможет фотография?