что я все эти замечания учту и помогу вашему колхозу. А вам, Федор Ермолаевич, надо прислушиваться, что рядовые колхозники говорят. С таким народом и особенно с молодежью такой, как у вас, горы своротить можно». Вот как все повернулось.

А за Нюркой к той поре уже парни увиваться стали. Да добро бы хоть один, а то сразу несколько. И главным ухажором среди них — Алешка Звездин. Парень он непутевый, бабьим вниманием избалован. Работать не очень горазд. «Работа, дескать, не медведь, в лес не убежит. От работы кони дохнут». А гулять так первый. Одна только и слава, что гармонист хороший. Как вечер, он сейчас гармонию свою под мышку и к Нюрке. Сядет возле избы на лавочку, меха растянет, запоет:

Тьфу! Глаза не глядели бы и уши не слушали. Так мне этот Алешка со своей гармонией надоел, что не вытерпел я раз, вышел на крыльцо и совестить их стал:

«Вы, — говорю, — полуночники, спать мне дадите или нет? Возьму вот сейчас ведро с водой да и охлестну».

Алешка огрызаться стал, а Нюрка свое: «Ха-ха-ха». А как зальется — так в другом конце деревни слышно.

Осенью вернулся со службы Игнат Фомин. Он до армии в кузнице у нас работал и еще тогда силой своей отличался. А со службы пришел таким молодцом, что хоть гири ему давай да в цирке показывай. Силища необыкновенная. Весь в отца удался. Отец его покойный на всю округу первый силач был, а молчун такой, что по неделям слова от него, бывало, не добьешься. И Игнат тоже характером в отца пошел. Неразговорчивый. «Да», «нет» или о деле пару слов — вот и весь его разговор.

В армии служил он в пограничниках. Служба, сам понимаешь, тяжелая, опасная. И раз, когда Игнат в дозоре был, на него нарушитель напоролся. Диверсант матерый, вооружен до зубов и опытный. Игнат с ним и схватился. Задержал, на заставу доставил. Командир его тогда часами именными наградил и матери, Матрене Тимофеевне, письмо прислал: «Благодарю, дескать, Вас, Матрена Тимофеевна, за то, что сына такого воспитали. Хороший солдат, верно Родине служит».

И только Игнат домой со станции приехал, зашла к ним в тот же день учительница с ребятишками. Учительница у нас хорошая. Только тогда институт окончила — и к нам в деревню приехала. Уважительная такая, интеллигентная, но простая. Со всеми так это по душам поговорит, деликатно, чтоб не обидеть… Спросит, если что не ясно, посоветуется…

Пришла она к Игнату в избу, поздоровалась и говорит:

«Очень просим вас, Игнат Тимофеич, в школу прийти рассказать детям, как вы на пограничной заставе служили». «Хорошо, — отвечает Игнат, — приду».

Народу в школу набилось — семечку упасть негде. Не только ребятишки, старики пришли. Всем любопытно, что Игнат про свое геройство рассказывать будет. А о себе-то он почти ничего и не оказал.

«Дескать, сижу, — говорит, — за кустом. Вижу: ползет. Ну, я его тут и накрыл, привел на заставу. Вот и и все». — «Как все? — учительница даже руками всплеснула. — Ведь он же стрелял в вас, ранил, и вы потом в госпитале месяц лежали!.. Вас же командир именными часами наградил. Даже в газете про ваш подвиг писали!» — «Это к делу не относится, — говорит Игнат. — На границе не без этого».

Так от него ничего больше и не смогли добиться. А часы показал. Хорошие часы, с надписью: кому и за что, все честь по чести.

И вот стал я замечать, что Игнат тоже, как кончится в клубе кино, вместе с другими — за Нюркой. Сядет на лавочке и сидит, глаз с нее не сводит.

Я как-то не вытерпел. Встретил его днем в переулке и говорю:

«Что ты, дурень, на Нюрку глаза пялишь, на взбалмошную такую? Или тебе других в деревне нет? Вон Настя Бородина — не девка, а загляденье. Или вон учительница… Что ты слепой, что ли? Она, как тебя встретит, так аж с лица переменится, бедная: то покраснеет, то побелеет… Или не замечаешь, лопух ты этакий, что по сердцу ты ей? С образованием девушка, красивая, умная. Чем не невеста? У Нюрки и без тебя ухажоров хватает».

Нахмурился Игнат, брови сдвинул. «Не ваше дело», — говорит. Повернулся и пошел. Обиделся.

А Нюрка ему вдруг начала внимание оказывать. Другие-то парни злятся, ну ей по молодости и смешно это и интересно. А больше всех Алешка Звездин разозлился на Игната. Он, видишь ты, вниманием женским избалован, а тут неудача. Его и задело за живое. Встретил он раз Игната возле кузницы и говорит: «Ты, солдат, лучше к Нюркиной избе не ходи». — «Это почему же?» — «Потому. Не ходи, говорю, а то плохо будет».

Нагнулся Игнат, подкову старую, что под ногами валялась, поднял, ручищами своими согнул ее, будто прутик березовый, и Алешке под нос сунул. «А это видал? — спрашивает. — На, возьми на память».

Алешка, понятно, сам больше Игната задевать не стал, но остальных женишков незадачливых на Игната натравил. И собрались они его бить. Подкараулили вчетвером, когда он домой вечером шел. Как уж там все приключилось — того доподлинно никто не узнал. Только трое потом неделю с завязанными щеками ходили, все жаловались, будто зубы у них болят.

И начал Игнат после того случая ходить к Нюркиной избе один. Сядут возле избы на лавочку и сидят до первых петухов.

Сидел раз вот так Игнат, сидел, молчал-молчал да и бухнул: «Замуж за меня пойдешь?».

Всякой девушке лестно такие слова слышать, а Нюрка и тут будто ребенок. Песенку напевает, а сама сняла с шеи косыночку, на голову Игнату набросила и узлом по-старушечьи завязала. А потом отодвинулась, посмотрела да как захохочет.

На Игната же словно столбняк напал. Сидит, как очумелый, и платка с головы не снимает. Наконец, опомнился, сорвал платок, бросил и, слова не сказавши, пошел прочь.

Нюрка и сама тут поняла, что пересолила.

Любовь любовью, а у всякого парня тоже и гордость имеется.

«Игнаша! — кричит, — пошутила я, вернись!»

Только он не вернулся, а наутро решил из деревни уехать, чтобы Нюрку больше не видеть.

Мать в слезы: «Как так? Почему? Сколько лет из армии ждала, думала, хозяин в дому будет…»

Игнат на это ответил твердо: — «Не уговаривай, маманя, все равно уеду». И чуть свет — мешок на плечо и — на станцию.

В городе поступил он на завод, койку ему в общежитии дали, и стал наш Игнат городским. А про деревню не забыл. Каждый месяц деньги матери слал, делами колхозными интересовался.

Мать ему как-то в письме намекнула: дескать, Нюрка после твоего, отъезда ходит печальная, по вечерам из избы не вылезает и всех ухажоров своих разогнала и даже Алешку Звездина турнула. А как встретит, все, мол, про твое житье-бытье расспрашивает и здоровьем твоим интересуется.

Но Игнат материнским намекам этим не поверил. Посчитал, что хитрит мать, чтобы его назад в деревню