- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (71) »
также тем, кто стремится понять суть американской культуры двадцатого века. Ведь Ширли Джексон — настоящий мастер слова.
Э. М. Хоумз[7]Октябрь 2004 г.
ЧАСТЬ I
Опьянение
Он был достаточно хорошо знаком с хозяевами и планировкой дома, чтобы в разгар вечеринки самовольно отправиться на кухню — якобы за льдом, а на самом деле с целью слегка протрезветь, ибо он не был другом семьи в той степени, которая позволяла спокойно прикорнуть на кушетке в гостиной. Компанию он покинул без сожаления — к тому моменту большинство сгрудились у пианино и хором распевали «Звездную пыль»,[8] а хозяйка дома беседовала о чем-то важном с унылым юношей в элегантных очках. Стараясь не шуметь, он проследовал через столовую, где глубокомысленно дискутировали четверо или пятеро гостей, пристроившись на жестких стульях с прямыми спинками. Двустворчатые двери кухни распахнулись при легком нажатии; войдя, он присел за эмалированный стол, положив ладонь на его чистую прохладную поверхность. Затем поставил бокал на одну из ключевых точек в зеленом узоре столешницы, поднял глаза и обнаружил сидящую напротив девчонку, которая, в свою очередь, внимательно его разглядывала. — Привет, — сказал он. — Вы дочка? — Эйлин, — назвалась она. — Да. Она показалась ему какой-то нескладной и мешковатой. «Это все из-за той бесформенной одежды, которую носят нынешние девицы», — промелькнуло в затуманенной голове. Ее темные волосы были разделены прямым пробором и заплетены в две косы; лицо юное и свежее, без признаков макияжа, да и одета по-домашнему — в простенький лиловый свитер. — У вас приятный трезвый голос, — сказал он и с опозданием понял, что это не самый подходящий комплимент для столь юной особы. — Я как раз собиралась выпить чашечку кофе, — сказала она. — Не угодно ли составить компанию? Он чуть не рассмеялся при мысли, что девчонка, похоже, считает себя докой по части укрощения тупых пьянчуг. — Спасибо, — ответил он, — не откажусь. Ему было трудно сфокусировать взгляд, и когда она поставила перед ним чашку горячего кофе со словами: «Вам, наверно, лучше черный», — он нагнулся над паром, не закрывая глаз, в надежде таким способом взбодриться. — Судя по звукам, вечеринка удалась, — сказала она без признаков энтузиазма в голосе. — Каждый нашел себе занятие по душе. — Славная вечеринка, — согласился он и начал, обжигаясь, прихлебывать кофе, дабы показать, что ее старания не были напрасны. В голове и впрямь слегка прояснилось, и он сказал с улыбкой: — Мне уже лучше — благодаря вам. — Должно быть, в комнатах жарковато, — сказала она с утешающей интонацией. Тут он не выдержал и расхохотался. Девчонка нахмурилась, но потом, видимо, решила не обижаться и преспокойно продолжила: — Наверху было очень жарко, и я спустилась, чтобы немного посидеть здесь. — Вы спали? — спросил он. — Должно быть, мы вас разбудили. — Я делала уроки, — сказала она. Он взглянул на девчонку еще раз и представил себе ее мир: сочинения на заданную тему, аккуратно исписанные тетради, потрепанные учебники, перекидывание записочками на уроках. — Учишься в школе? — спросил он. — Да, в старшем классе. Она помолчала, словно ожидая от него какой-то реакции, а потом добавила: — Я пропустила один год из-за воспаления легких. Надо было что-то сказать, но он не мог придумать подходящей темы (о мальчиках? о школьном баскетболе?) и потому сделал вид, что прислушивается к звукам, доносящимся из гостиной. — Да, вечеринка славная, — повторил он. — Вы, надо полагать, любитель вечеринок, — сказала она. Сбитый с толку этим замечанием, он наклонился над уже пустой чашкой. Судя по ее тону, девчонка была вполне готова к тому, что в следующий момент он вообразит себя гладиатором, выходящим на арену против диких зверей, или начнет как безумный вальсировать сам с собой по саду. «Милая моя, я почти вдвое старше тебя, — подумал он, — однако еще не забыл, как сам делал уроки». — В баскетбол играешь? — спросил он. — Нет, — сказала девчонка. Он чувствовал себя обязанным поддерживать беседу, поскольку явился на кухню позже ее, да и, в конце концов, это был ее дом. — И каково твое домашнее задание? — Сочинение о будущем нашего мира, — сказала она и улыбнулась. — Звучит как-то глупо, правда? По-моему, ужасно глупо. — В столовой сейчас рассуждают на ту же тему, и это одна из причин, почему я оттуда ушел. Она явно не поверила его словам насчет причины ухода, и тогда он поспешил добавить: — Ну и что же ты думаешь про будущее нашего мира? — Вряд ли его ждет большое будущее, — сказала она, — если судить по его настоящему. — Мы живем в интересное время, — произнес он таким тоном, будто все еще беседовал с гостями на вечеринке. — По крайней мере, потом мы не сможем уверять, будто не ведали, что творим, — сказала она. С минуту он молча смотрел на девчонку, а та отрешенно разглядывала носок своей мягкой кожаной туфли, покачивая ею вверх-вниз. — Воистину страшно жить во времена, когда шестнадцатилетней девушке приходится думать о таких вещах, — сказал он, испытывая искушение насмешливо добавить: «В мое время девицы не думали ни о чем, кроме танцулек и поцелуев». — Мне уже семнадцать. — Она подняла на него глаза и снова улыбнулась. — Это огромная разница. — В мое время, — сказал он, пожалуй, переусердствовав с ударением на слове «мое», — девицы не думали ни о чем, кроме танцулек и поцелуев. — В этом-то и беда, — сказала она серьезно. — Если бы во времена вашей молодости люди по-настоящему боялись за свое будущее, сейчас было бы не так паршиво. Отвечая, он невольно взял более резкий тон (времена его молодости, надо же!) и чуть отвернулся, как бы показывая, что лишь по доброте душевной снисходит до столь откровенного разговора с ребенком. — Помнится, мы тоже волновались за свое будущее. Наверно, всем детям в шестнадцать-семнадцать лет свойственны подобного рода страхи. Это все, как и мимолетные влюбленности, издержки переходного возраста. — А я все время представляю себе, как это будет происходить. — Она говорила негромко, но очень отчетливо, обращаясь к какой-то точке на стене позади него. — Мне почему-то кажется, что первыми рухнут церкви — даже раньше, чем Эмпайр-стэйт-билдинг. Затем все большие дома, стоящие вдоль реки, вместе с жильцами начнут медленно сползать в воду. А потом школы — возможно, как раз посреди урока латыни, когда мы будем читать Цезаря. —- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (71) »